Александрин. Огненный цветок Вальхейма
Шрифт:
— Но, — подняла на мужа глаза, — почему?
Де Шалон неопределённо пожал плечами:
— Будем выяснять.
— Ты ведь был с ней. — Хоть прикусывай язык, хоть нет — без толку. Всё равно я сначала мелю, а потом только думаю. — Может, заметил, была ли она из-за чего-то подавлена? Или, может, что-то её тревожило.
На лице маркиза появилось жалкое подобие улыбки. Да и не улыбка это была даже, а скорее, страдальческая гримаса.
— Давай предоставим заниматься расследованием сведущим людям.
Да я вообще-то тут не расследованием занимаюсь, а битый час (ладно,
Страж не стал дожидаться, пока войду во вкус и закидаю его вопросами. Шагнул навстречу и снова остановился, заметив, что я, сама того не желая, вздрогнула.
— Полагаю, мне следует извиниться.
А вот это что-то новенькое.
— Извиниться за что?
— Запечатывая твою магию, я надеялся защитить тебя от Серен. Но не учёл того, что делаю тебя беззащитной перед другими монстрами.
— Это ты о графе?
И снова дурацкое молчание, окончившееся напряжённым вздохом:
— И о нём тоже.
Интересный поворот.
— Если позволишь…
Страж взял меня за руку. От прикосновения сильных пальцев к запястью по коже пробежала стая мурашек. Ледяных и одновременно горячих.
Кажется, Моран почувствовал мою дрожь. Лаская, провёл подушечкой большого пальца по руке, и браслет, тихонько щёлкнув, раскрылся, выпуская из своего плена моё запястье. Теперь об артефакте напоминала лишь розовая полоска на коже. Впрочем, и она в скором времени поблекнет и исчезнет.
Я облегчённо выдохнула, наслаждаясь ощущением свободы. Упоительное чувство. Мелькнула мысль поцеловать маркиза в знак признательности за то, что наконец образумился. Потом вспомнила, чем мой поцелуй может для него обернуться, и решила не поддаваться шальному порыву.
К тому же его чародейство так и не удосужился объяснить мне. Зачем. Потащился. Вчера. К ней!
— Осталось научиться управлять огненной стихией, и больше обо мне не придётся беспокоиться.
— Научишься, — неожиданно тепло улыбнулся маг. — Будет не просто в твоём возрасте, — и сдался им всем мой возраст! — укротить стихию, но с моей помощью, уверен, справишься.
Даже так.
— То есть…
— К сожалению, сегодня я на службе, — оборвал меня Страж, снова приняв свой любимый отстранённо-отмороженный вид. — Поэтому первый урок придётся отложить до завтра. За это время, пожалуйста, постарайся на радостях ничего никому не подпалить. И к де Париньяку не вздумай соваться.
Даже не собиралась. А хотя…
— Я сам с ним разберусь, — уже жёстче добавил муж и так на меня зыркнул, что план мести, было начавший формироваться, тут же лопнул, словно мыльный пузырь.
Сам так сам.
— Постой! Что значит разберёшься? — спохватилась запоздало.
Думаете, ответил? Как бы не так! Развернулся на каблуках и вышел, оставив меня задаваться вопросами о судьбе графа, печалиться об Алис, зачем-то лишившей себя жизни, и наслаждаться ни с чем не сравнимым ощущением.
Ощущением силы.
Вскоре после ухода маркиза из соседних покоев стали доноситься самые разнообразные звуки. Кряхтенье, оханье и нечленораздельная ругань были из них наиболее благозвучными. Я уж было подумала, что это Моран пошёл разбираться с незадачливым насильником, но потом взгляд упал на оставленную на прикроватном столике книгу с потрёпанным корешком и потускневшим названием на переплёте.
Значит, Софи вовсе не бездарная магичка, какой себя считает. Вон как графа пробрало, даже мне слышно. Главное, чтобы к звукам не прибавились запахи. Иначе придётся подыскивать себе новое жилище.
От греха подальше покинула спальню и отправилась на прогулку. Сегодня кружение придворных по райским садам Оржентеля больше напоминало траурную процессию. Все были подавлены, многие дамы, в том числе и я, отказались от украшений и вызывающе-ярких нарядов. Жанна и ещё несколько девушек выглядели заплаканными. Фрейлина не переставала шмыгать носом, чем раздражала правительницу. Которую смерть Алис почему-то не расстроила, а разозлила.
— Самоубийство — один из самых страшных грехов! — заявила Алайетт во всеуслышание. — Мадмуазель дю Файи не найдётся места в святых чертогах Единой, и в этом повинна только она одна!
— Мы уехали из столицы, желая избежать ужасов смерти. Но, кажется, она нас преследует и здесь, — скорбно подтвердил его величество. После чего, задрав голову, преданно заглянул жене в глаза, словно искал в них одобрение.
Алайетт склонила свою венценосную голову, украшенную жемчужной тиарой, тем самым выражая согласие. Король довольно заулыбался, а придворные, как болванчики, принялись часто кивать. Среди нас не было смельчаков, которые бы отважились возразить её величеству, заступиться за бедную девушку.
— А посему, — королева поплыла по направлению аллеи, в тени которой можно было спрятаться от дневного зноя, — никаких скорбных лиц. Увижу кого-нибудь с глазами на мокром месте — отошлю в Навенну.
Плакать Жанне сразу перехотелось.
— И чтобы перестать предаваться унынию, предлагаю устроить бал. Что скажете, ваше величество? — блеснул энтузиазмом Люстон XIV, а в ответ удостоился ещё одного благосклонного кивка.
Придворные из разряда подхалимов начали восклицать, какая это замечательная идея. Видите ли, нам всем не помешает взбодриться, и танцы для этого подходят лучше всего. Остальные выражали мнимую радость вымученными улыбками.
Одной Серен не было нужды притворяться. Она, как всегда, сверкала драгоценностями и не переставала демонстрировать всем и каждому свои жемчужные зубки. Понятное дело, герцогине нет дела до потрясшей замок трагедии. Д’Альбре всегда заботили только её собственные проблемы, и я числилась первой в списке её забот.
Улучив момент, когда я осталась одна, мегера приблизилась ко мне, подкралась бесшумно, отчего я чуть не отдала Единой душу.
Вцепилась в мой локоть — не оторвать. С трудом подавила в себе желание толкнуть кузину в ближайшую клумбу или запихнуть ей в рот придорожный сорняк, прежде чем Серен начнёт выпрыскивать на меня свои ложь и яд.