Александрийская гемма
Шрифт:
Впрочем, когда есть искреннее желание, легко преодолеваются любые помехи. Теперь же к желанию добавлялась и настоятельная необходимость. Едва познакомившись с уничижительными выпадами Солитова в Юркин адрес, Люсин уже знал, что ему нужно сделать. И хотя едкие замечаньица по поводу мальтийского жезла не имели очевидной связи с делом, которое ему выпало вести, Владимир Константинович нутром чувствовал, что может выплыть неожиданная пожива.
Если не сами обстоятельства, то, по крайней мере, антураж исчезновения Георгия Мартыновича и в первую голову сама его личность были необычайны.
Долгожданная встреча состоялась в писательском ресторане, в высоком зале с балкончиками, резными балками, фонарями из разноцветных стекол и узким витражным окном. В том самом, овеянном легендами собрании вольных каменщиков, где ныне стояли вполне заурядные столики.
Последний раз Владимир Константинович был здесь в прошлом году на полукруглой годовщине Юры, когда собралась вся старая гвардия: Володя Шалаев, Генрих Медведев, Миша Холменцов. Потом заявились уже слегка теплые Бонч, Горбунок и неистощимый на выдумки охальник Ромка. У него только что вышла роскошная книга «Камены и нимфы». Счастливый и пьяный, он бродил от стола к столу, чокаясь и рассыпая автографы.
Люсин любил этот напоминавший проходной двор ресторан, в который только по большим праздникам допускался оркестр. Невзирая на скудеющее меню и заметно изменившийся, причем далеко не в лучшую сторону, внешний вид публики, здесь все-таки было уютно. О том же, что Березовского знали все без исключения официантки, и говорить не приходится. А ведь это далеко не последнее дело для тех, кто понимает толк в прелестях быстротекущей жизни.
— Чего будем пить, старичок? — Березовский привычно потер руки. — Может, ее, проклятую, по случаю выходного?
— Я теперь бегом занимаюсь, Юрок! Преимущественно в ночное время.
— Да ведь и я уже далеко не тот, что прежде, а все-таки иногда…
— Брось трепаться, подагрик чертов.
— Ничего ты не понимаешь! — Березовский мигнул полной официантке, которая тотчас же подплыла к их уединенному, накрытому на две персоны столику. — «Дом Периньон 1929 года», конечно, уже не для меня, равно как «Иоганисбергер» или, допустим, «бормотуха», но уж это мы себе можем позволить… Значит, так, Риточка, огурчики-помидорчики, чего-нибудь из закусочки, ему, — кивнул он на Люсина, — вырезку с грибами, а мне попросите отварить какого-нибудь судачка.
— Есть только карп, Юрий Анатольевич.
— Значит, карпа с картошечкой и ма-аленький графинчик. — Березовский ласковым кивком отпустил ее. — Что и говорить, отец-благодетель. Прежней удали нет и в помине. Но жизнь все равно прекрасна. Я недавно был в тропиках. — Он небрежно бросил салфетку на колени. — Если бы ты знал, сколько соблазнов! На каждом шагу ресторанчики, да какие! Китайские, японские, полинезийские, тайские — умопомрачение! Запеченный в земле поросенок с ананасом и папоротником, пальмовые крабы в листьях, нафаршированные креветками, авокадо… Да что говорить!
— Воображаю твои танталовы муки.
— Ничего подобного. Человек ко всему привыкает. Припущенный рис, фрукты, овощи — чего еще надо? Тем более такие фрукты! Рамбутаны, личи, папайя, ежевика размером
— Жить можно.
— Как видишь, живу. Причем без рамбутанов. — Березовский довольно рассмеялся. — На яблоках и морковке… Итак, я слушаю, старичок. — Он внимательно наклонился, не забыв налить по полрюмочки.
— Помнишь наш ларец, Юра?
— Ну ты даешь, парень!
— Да я не в том смысле, — смутился Люсин. — Просто возникло одно обстоятельство, которое, как бы это поточнее сказать, заставляет меня вернуться к этой теме.
— Тогда начни с обстоятельства. — Березовский не замедлил продемонстрировать свое знаменитое исследовательское чутье.
— Эх, тебе бы в нашей системе работать!.. Короче говоря, твоя книжица попалась на глаза одному, прямо скажем, незаурядному человеку. И представляешь, он нашел у тебя массу ошибок, особенно по части исторической реконструкции возможных событий. Может такое быть?
— Почему нет? Ведь что такое историческая реконструкция? Мост над пропастью незнания. Логически вычисленный вариант. Всплывают новые факты, и волей-неволей приходится производить переоценку. Порой весьма радикальную… Кто он, этот твой человек?
— Пропавший без вести химик. Ничего себе формулировочка для мирного времени?
— Химик? — удивился Березовский.
— Да, доктор наук. К тому же великий любитель и знаток всяческой флоры.
— Постой, постой. — Решительно отброшенные Березовским вилка и нож звякнули о тарелку. — Что-то у нас уже было из этой оперы… Ну конечно! — Он радостно воздел руки: — Ковский! Дело с красным алмазом!
— Тут несколько иная ситуация, хотя много общего: дача, домашняя лаборатория, запертая изнутри комната. Я тебе больше скажу. — Люсин доверительно придвинулся к другу. — Они схожи даже в своих увлечениях, в психологической, если можно так выразиться, предрасположенности. Скромные подвижники науки, гениальные провидцы, не умеющие делать карьеру.
— Многообещающее начало.
— То ли еще будет! — интригующе усмехнулся Люсин. — «Мазь ведьм», «Золотой раствор», «Бальзам Амбруаза Паре», «Эликсир Калиостро»… Надеюсь, хватит?
— Не хочешь ли ты предложить мне тему для нового романа?
— Отчего нет? Как знать, быть может, что-нибудь и высветится.
— Тогда рассказывай! И без твоих милицейских штучек. Не заставляй вытягивать из тебя клещами. Если нужна самая страшная клятва, я ее охотно дам. Даже кровью готов подписаться. Ведь, судя по всему, твой несчастный клиент определенно подписал договор с дьяволом. Боюсь, вы не там его ищете. Он, надо полагать, находится в настоящий момент в аду. Играет в кости с другими чернокнижниками.
— Перестань паясничать, — спокойно заметил Люсин, дав приятелю выговориться. Он знал, что тот становится особенно многословным, когда хочет скрыть снедающее его нетерпение, и играл поэтому наверняка. Приманка была проглочена с ходу, вместе с крючком.
— Ну, давай-давай, — с азартом принялся понукать Березовский, — к чему эти длинные предисловия? Не прошло и десяти лет, как Холмс вспомнил, что у него есть Ватсон.
— Тогда тем более можно потерпеть еще десять минут.
— А зачем?