Александрийская гемма
Шрифт:
— Хотя бы для того, чтобы дать возможность собраться с мыслями. — Люсин прикинулся обиженным. — И вообще, почему я должен всякий раз приносить тебе славу на тарелочке с пресловутой каемочкой?
— Почему? — весело спросил азартно раскрасневшийся Юрий. — Объясняю по пунктам. Первое: ты не умеешь излагать на бумаге сколько-нибудь связные мысли. Второе: я тебе нужен. Возражения есть?
— Принимаю только второй пункт, причем в качестве первого и единственного, — проворчал Люсин. — А в доказательство своей правоты сам напишу детективную повесть.
— Нет, командир, так дело не пойдет. Ведь всякий
— Эх, где наша не пропадала! — залихватски крякнул Владимир Константинович. — Будь по-твоему… И знаешь почему?
— Еще бы не знать! Исключительно в силу моих непревзойденных талантов.
— Вот и не угадал, хвастунишка. Просто мне до зарезу хочется услать тебя в одну не совсем обычную командировку. Поедешь?
— Если надо — хоть завтра.
— Тогда слушай и мотай на ус. — Люсин, хитро подмигнув, принялся излагать обстоятельства дела. Начав с описания необыкновенного сада и опуская второстепенные эпизоды, он вскоре дошел до замечаний на закладках.
— Так прямо и было написано? Бред и чушь? — усомнился заметно уязвленный Березовский.
— Из песни слова не выкинешь, — мстительно ухмыльнулся рассказчик.
— И чем мотивировался столь суровый приговор?
— Насколько я мог разобраться, двумя позициями. Во-первых, он считает, что мальтийские, а заодно и альбигойские реликвии могли попасть в Россию самыми различными путями. Нет, он не отрицает твою версию. Более того, даже приводит имена наиболее видных французских аристократов, нашедших приют при дворе Екатерины, а затем Павла. В частности, виконта де Каркассона, зачисленного в Измайловский полк поручиком,
— Какая нам разница, кто именно, спасая голову от гильотины, прихватил с собой ритуальные сокровища? Корнет де Кальве, достославный предок нашей Веры Фабиановны, или твой Каркассон! Историческая логика от этого ничуть не страдает.
— Согласен, Юра, ты только не горячись. — Люсин обстоятельно переложил отменно зажаренное мясо с огненного металлического лоточка к себе на тарелку. — Это, в сущности, мелочь… Ешь свою бледную рыбину, а то остынет. — Проткнув вилкой румяную корочку, пустившую розоватый сок, он поднял недопитую рюмку: — За удачу, Юрок, за новый виток спирали! Я уже заранее радуюсь нашей совместной работе. И не только потому, что без твоей помощи рискую утонуть в исторических топях. Не это главное…
— Понимаю, старик. — Задетый за живое Березовский не притронулся к еде. — Мне тоже чертовски хочется вернуться ко всем этим куртуазно-герметическим играм. Сколько интереснейшего материала осталось еще за бортом!
— В самом деле? — вяло удивился Люсин.
— Ну, так излагай дальше. Чего замолк?
— Чем дальше, тем хуже… Боюсь аппетит тебе испортить.
— А ты не бойся. Мы не слабонервные. — Березовский развалил вилкой анемичную картофелину, лениво стывшую в масляной водице. — Поручика я приму к сведению.
— Дальше действительно начинаются осложнения. Твой оппонент, например, вообще считает, что Павел располагал лишь незначительной частью документов. Основная масса, по его мнению, осела где-то в Чехословакии, то есть в Чехии. Богемии по-тогдашнему.
— Откуда это следует?
— Откуда следует? — Люсин взглянул на друга с лукавой нежностью. Он испытывал почти
— Герцог-кардинал? Который оказался замешанным в скандальном деле об ожерелье? Я исследовал эту версию.
— Имеется в виду другой Роган, родственник. Он бежал от якобинского террора в Австрию и был с распростертыми объятиями принят при дворе императора Священной Римской империи. — Люсин заглянул для верности в блокнот. — Связанный кровными узами почти со всеми правящими династиями Европы, он в любой стране чувствовал себя как дома. Купив поместье где-то в Северной Чехии, этот Роган де Жомини сделал все от него зависящее, чтобы сосредоточить в своих руках фамильные реликвии. Именно ему император поручил вести матрикулы ордена Золотого Руна…
— Здорово! Один — ноль в твою пользу.
— Не в мою, Юра. Мы с тобой в одной команде.
— А этому химику можно верить?
— Дворец Роганов австрийской линии превращен ныне в музей. Его архивы, кстати почти не изученные, сохранились в целости и сохранности.
— Ничего себе. — Березовский виновато шмыгнул носом. — А я-то, кретин, дал волю фантазии…
— Ничего, все еще поправимо. Чехия, чай, не за горами?
— Положим, за горами, но дело, конечно, не в том… В свете того, что ты сообщил, тайна альбигойских сокровищ выглядит несколько по-иному. Могут открыться совершенно неожиданные стороны.
— Они уже открылись, Юра. Мой химик, зовут его Георгий Мартынович Солитов, не вижу оснований скрывать, считает, что их вообще никуда не уносили. Они по сей день покоятся где-то в монсегюрских пещерах.
— Не может быть! А наш ларец?
— Мало ли… Я не готов ответить тебе. Мне это вообще не по силам. Я лишь излагаю точку зрения Георгия Мартыновича.
— И это все ты вычитал из его закладок?
— Какое там! Много ли уместится на полосках бумаги? Но твоя книга, которую он обстоятельно прокомментировал, послужила мне своеобразным ключом к его разрозненным записям. До сих пор я был совсем обалделым. Полный мрак! А так хоть стало понятно, о чем идет речь. Появилась какая-то привязка по месту и времени.
— Неужели Совершенные сумели перехитрить крестоносцев? Обвели вокруг пальца такую хитрую и жадную бестию, как Монфор? А после сбили со следа ищеек герцога Ришелье? И еще многих и многих охотников до чужого добра… Ведь семь столетий, старик!
— Тебе лучше знать. Но одно могу сказать точно: кое-кому сокровища по-прежнему не дают спокойно спать. В том числе нацистским последышам. Я верю, что существует историческая справедливость. Потомки палачей не смеют быть наследниками мучеников.
— Задал ты мне задачу, — вздохнул Березовский. — А ведь как стройно получалось: альбигойцы, розенкрейцеры, мальтийские братья и в итоге Павел Первый, православный государь, принявший регалии гроссмейстера католического ордена.