Александровские Кадеты. Смута. Том 2

Перумов Ник

Уже под утро колонны 15-й стрелковой потянулись на север. Штокштейн оставался; с ним полсотни бойцов, большей частью из харьковских рабочих полков. Вестовых больше не появлялось, и Жадов торопил своих – пока солнце не встало, надо было попытаться уйти в отрыв от белых.

Долгое время всё оставалось более-менее тихо, а потом вдруг резко полыхнула частая артиллерийская пальба.

Ирина Ивановна перекрестилась.

– Идём на прорыв. – Две Мишени поднял бинокль, оглядывая

побитые пушечной пальбой позиции красных. – Нельзя больше ждать.

Кубанские добровольцы вчера не смогли здесь продвинуться, да, похоже, не слишком-то и пытались, несмотря на прямой приказ начальника армейского корпуса. Отряд александровцев подоспел только к утру, последний резерв добровольцев на этом участке, – всё остальное оказалось втянуто в бой, и без особого успеха.

– Что, прямо в лоб? – удивился Фёдор Солонов.

Когда Две Мишени оставался наедине с ним и Петей Ниткиным, многие формальности отбрасывались.

Аристов поморщился.

– Кубанцы уже ходили. Не дошли.

– А мы?

– А мы в обход. Что-то у красных на позициях тихо совсем.

Фёдор кивнул. «Тихо совсем» означало, что нет «передвижения личного состава», «в том числе неорганизованного». Добровольцы умели часами замирать в окопе или у амбразуры, не бродили в полный рост, не смолили цигарки и так далее. Красных же отучить от этого не удавалось даже шрапнелью.

– Кубанцы их отвлекут, а мы во-он той балочкой. Посмотрим, насколько бдительно у красных боевое охранение…

…Шли всё тем же верным составом. Сам Две Мишени, Фёдор, Севка Воротников (куда ж без него) – в головах, остальные александровцы чуть поодаль.

Здесь, в глубокой ложбине, снег ещё и не думал таять, хотя под его слоем уже весело булькал беззаботный ручей.

Как ни странно, охранения в балке не оказалось вовсе. Александровцы без помех выбрались к траншеям красных – и там их встретила, как говорится, звенящая пустота.

Первого красноармейца Федя Солонов заметил, когда они прошли, наверное, саженей полста по траншеям. Позиции противником оставлены, это уже становилось ясно; а охранение, как оказалось, совершенно не представляло себе свои обязанности.

…Красного бойца Фёдор поразил снайперским выстрелом и постарался как можно скорее забыть о ещё одной оборвавшейся жизни. Александровцы атаковали как умели – мелкими группами, прикрывая друг друга, не жалея ни патронов, ни гранат.

Красных оказалось совсем мало, отстреливались они ожесточённо, но александровцы даже не пытались атаковать «в полный рост» и «не кланяясь пулям». Парами и тройками быстро охватывали сопротивлявшихся, ползком подбирались к мёртвым зонам у амбразур и бойниц, не жалея, забрасывали внутрь взрывчатку, самодельные заряды с короткими запальными шнурами. Пулемёты красных замолкали один за другим, но никто из противников даже не пытался сдаться, отстреливаясь с редкостным ожесточением.

Они сбились в кучу, засев в нескольких хуторских постройках, что по самому центру позиции. Тонкая цепь александровцев охватила

их со всех сторон, и Две Мишени уже совсем было собрался предложить красным сдаться, как все уцелевшие защитники позиции разом кинулись наружу: прыгали из окон, выскакивали из дверей, иные даже с крыш. Их «ура!» сотрясло воздух – родное, русское «ура», – и даже у Фёдора Солонова рука дрогнула, он промахнулся; несколько очередей скосили полдюжины атакующих, ещё двоих застрелил из «маузера» Две Мишени, но остальные всё-таки достигли редкой цепи бывших кадет, бросили себя на их выстрелы в упор, наставив штыки и забыв даже думать о собственных жизнях.

Фёдор стрелял как заведённый. Выстрел – бросок в сторону – прицел – выстрел – ещё бросок. Он не видел, как Две Мишени в упор разрядил «маузер», схватился за шашку, отбил штыковой выпад, крутнулся, рубанул сам; не видел, как Севка Воротников вышиб винтовку из рук немолодого красноармейца, свалил того подсечкой, замахнулся штыком, чтобы добить; заметил лишь, как Петя Ниткин очень даже неплохо отбивается от наседающего на него бойца, – и тут Фёдор сбил того точным выстрелом в голову.

Среди красных Фёдор не сразу заметил их командира – с большой комиссарской звездой на рукаве. Тот пальнул на бегу в александровца, попал, но раненый кадет сумел зацепить попытавшегося перепрыгнуть через него комиссара. Тот тяжело грохнулся оземь, в следующий миг на него уже навалился Бобровский и другие.

И всё почти сразу и кончилось. Стоило рухнуть комиссару, как остальные красноармейцы дружно подняли руки, точно у них – только что сражавшихся насмерть – выдернули незримый стержень.

Две Мишени тоже отдал команду.

Военного с комиссарской звездой подняли на ноги, наскоро охлопали по карманам, разряженный «маузер» передали Аристову. Красноармейцы стояли смирно, но и спокойно – наверное, потому что и сами александровцы оставались хладнокровны и молчаливы, только спешили оказать помощь раненым.

– Кто такие, какой части? – громко спросил Две Мишени, обращаясь к пленным.

– 15-я стрелковая дивизия, – ответил кто-то.

– Молодцы, – похвалил Две Мишени. – Не молчим, не запираемся. Оно и верно – какой вам ущерб от того, что мы номер вашей дивизии знаем? Никакого. Для вас война кончилась. Мы пленных не убиваем…

– Ещё как убиваете! – вскинулся вдруг человек с комиссарской звездой. – Сколько наших казаки ваши порубили?! Никого не щадили, раненых добивали, на кол сажали!..

– Не надо было у казака хлеб отбирать и оружие, – холодно парировал Две Мишени. – Но мы не казаки в любом случае. Я офицер русской Добровольческой армии и в таковом качестве гарантирую вам, сложившие оружие рядовые бойцы, что вы будете распущены по домам. Те же из вас, кто проживает за линией фронта, смогут после проверки работать – и получать жалованье – в губерниях, где сохраняются законная власть, порядок и привычный строй жизни. Да и деньги размениваются на золото, слышали об этом?

Пленные зашевелились.