Алексеев. Последний стратег
Шрифт:
Глава Западного фронта генерал А. Е. Эверт стремился «отвоевать родную землю» наступлением севернее Полесья, чтобы занять Польшу и угрожать из неё Восточной Пруссии. Удар предлагался в направлении Вильно или Слонима.
От Ставки предлагался план генерал-квартирмейстера Пустовойтенко. По нему главный удар наносился войсками Румынского фронта с целью вывода Болгарии из войны, а вслед за ней и Турции. Большие задачи возлагались на Отдельную Кавказскую армию и Черноморский флот.
Чтобы добиться согласованности во взглядах, Гурко провёл совещание высшего военного состава. Оно проходило в Могилёве под председательством императора, привычно
Ставка продолжала разрабатывать план кампании 1917 года. Было со всей очевидностью ясно, что этот год вряд ли станет последним в Мировой войне. Ни у Антанты, ни тем более у Центральных держав не было возможности провести на двух основных фронтах - Западном и Восточном - стратегическую наступательную операцию, которая бы решила исход затянувшегося мирового противоборства. Поэтому на одном из утренних докладов Алексеев откровенно сказал Верховному главнокомандующему:
— Ваше величество, союзники зря себя тешат планами наступления на Берлин и Вену. Такого наступления просто быть не может в новой кампании.
— А что же, Михаил Васильевич, на ваш взгляд, произойдёт в 1917 году?
— На всех фронтах, даже на Кавказе и Суэце возможно ведение только стратегической обороны.
— Ваше суждение расходится с решениями в Шантильи и на союзном совещании в Петрограде.
— Силы сторон иссякли. Материальные и, что самое серьёзное, моральные. И это имеет для России большую опасность.
— В чём вы её видите?
— В политическом расстройстве армейского тыла. Фронты сражаются, а тыловые войска и военные заводы всё больше окутываются дымом политических страстей».
Когда французского посла Мориса Палеолога спросили, в чём причины того, что над российской монархией сгущаются грозовые тучи, то он ответил:
— Причин, на мой взгляд, четыре. Первая - затянувшаяся война. Вторая - неуверенность в победе. Третья - экономические затруднения. И четвёртая - отсутствие подлинной цели в войне...
Думается, что всё это видел и Алексеев, человек, обладавший аналитическим складом ума. Начальнику штаба Ставки Верховного главнокомандующего были доступны любые материалы, которые касались экономического и политического состояния государства. Император Николай II считал своим долгом знакомить его со всеми правительственными документами, приходившими в Гомель на его имя из Петрограда.
Поэтому Алексеев доподлинно знал, что российская экономика давно уже работает в режиме крайнего напряжения. Ему было известно, например, что военные расходы в 1914 году составили всего 1 655 млн. рублей, в 1915 году-8 818 млн. рублей, в 1916 году -14 573 млн. рублей, а за восемь первых месяцев 1917 года они равнялись 13 603 млн. рублей. Общая сумма военных расходов России между началом войны и 1 сентября 1917 года составила 38 650 млн. рублей.
Пока кипели политические страсти в Государственной думе и на площадях Петрограда, пока люди в столичных городах выстраивали длинные очереди у булочных, а хлеборобы в приволжских сёлах грустно смотрели на горы собранного зерна, пока агитаторы всех мастей и окрасок осаждали казармы тыловых войск, фронты воевали. Воевали все пять: Северный, Западный, Юго-Западный, Румынский и Кавказский.
Военный историк-белоэмигрант А. А. Керсновский в своей «Истории русской армии» так описывает состояние воюющей России после трёх лет участия в Мировой войне:
«Последний раз возможность победоносного окончания войны представлялась нам в летнюю кампанию 1916 года. Победа вновь реяла над нашими знамёнами. Надо было только протянуть к ней руку. Но Брусиловское наступление захлебнулось, не поддержанное своевременно Ставкой.
И за этой упущенной возможностью последовала другая: игнорирование выступления Румынии. Выступление это давало нам случай взять во фланг всё неприятельское расположение крепким, исподволь подготовленным, ударом из Молдавии, ударом, которого так страшились Людендорф и Конрад. Но для генерала Алексеева не существовало обходных движений в стратегии, как не существовало вообще и Румынского фронта.
Один лишь император Николай Александрович всю войну чувствовал стратегию. Он знал, что великодержавные интересы России не удовлетворит ни взятие какого-то «посада Дрыщува», ни удержание какой-нибудь «высоты 661». Ключ к выигрышу войны находился на Босфоре. Государь настаивал на спасительной для России десантной операции, но, добровольно уступив свою власть над армией слепорождённым военачальникам, не был ими понят.
Все возможности были безвозвратно упущены, все сроки пропущены. И, вынеся свой приговор, история изумится не тому, что Россия не выдержала этой тяжёлой войны, а тому, что русская армия могла целых три года воевать при таком руководстве!..».
А в эти свои последние в Зимнем дворце дни «всемогущий» Григорий Распутин приводил в смятение императрицу Александру Фёдоровну такими словами:
— Слишком много мёртвых, раненых, вдов, слишком много разорения, слишком много слёз...
— Подумай о всех несчастных, которые более не вернутся, и скажи себе, что каждый из них оставляет за собой пять, шесть, десять человек, которые плачут...
— Я знаю деревни, большие деревни, где все в трауре...
— А те, которые возвращаются с войны, в каком состоянии, Господи Боже!..
— Сколько калек ныне бродят но дорогам. Искалеченные, однорукие, слепые...
— Как ужасна эта война...
— Как ужасен народный гнев! На кого только он обратится если не сегодня, то завтра...
— В течение более двадцати лет на русской земле будут пожинать только горе...
Император Николай II под давлением семьи Романовых, думских политиков и генералитета наконец-то решился сместить Штюрмера с поста премьер-министра и заменить его на Трепова, известного как «непримиримого врага Германии». Но когда тот явился в Государственную думу, чтобы обнародовать свою правительственную программу, парламентарии трижды криками и свистами заставляли его покидать трибуну.
Перед отъездом Алексеева на лечение к нему зашёл адмирал Нилов, который был генерал-адъютантом Верховного и пользовался его немалым личным доверием.
— Михаил Васильевич, я хочу сегодня попроситься на аудиенцию к государю. Прошу вашего совета.
— В чём вы желаете со мной посоветоваться?
— Надо открыть самодержцу всю опасность его нынешнего положения.
— Думаю, что его величество видит это не хуже нас с вами. Он знает многое, в том числе и то, как в столице относятся к деяниям его супруги.