Алексей Кольцов. Его жизнь и литературная деятельность

Прошло уже полвека со дня смерти Кольцова, между тем до сих пор еще многие факты его биографии остаются неясными, а многие рассказы о его жизни и отношениях с окружающими, считавшиеся прежде достоверными, оказываются не совсем согласными с действительностью.

Одним из самых ценных документов для ознакомления с жизнью поэта является известная его биография, написанная Белинским. Знаменитый критик не пожалел ярких красок в изображении трагического положения своего друга среди окружавшей его «грубой и невежественной» обстановки. Но эта блестящая статья, заключая много тонких психологических штрихов и справедливых мыслей и представляя верную оценку поэтического таланта поэта-прасола, [1] порою слишком идеализирует его как человека и в гиперболически мрачном свете выставляет нравственные качества людей, его окружавших. Согласно известному изречению: «Человеку

не чуждо ничто человеческое», трудно ожидать, чтобы и у Кольцова не было недостатков, привитых окружавшею его средою, хотя это нисколько не умаляет его огромных достоинств. Между тем в горячей статье Белинского дело представлено так, что Кольцов – яркий, чудный цветок, а кругом него сплошь отвратительное, грязное и топкое болото. Понятно, что такая картина в целом кажется не совсем правдоподобною и ее резкие штрихи должны быть, при изучении дела, значительно смягчены.

Очень мало имеется достоверных данных относительно последних полутора или двух лет жизни поэта, а между тем это время преждевременного и горького угасания сильного таланта является очень интересным периодом в биографии Кольцова. Да и вообще желательно было бы большее количество данных обо всей жизни поэта. Недостаток биографических материалов о нем объясняется как самим характером Кольцова, так и окружавшею его обстановкой. Скромный прасол не был ни видным общественным деятелем, ни титулованным лицом, ни слишком ярким, импозантным человеком, да и сама роль его в литературе тогда не казалась настолько значительной, чтобы современники и друзья считали нужным отмечать и запоминать факты жизни поэта. Необразованная семья, где родился и провел жизнь Кольцов, понятно, не могла да и не всегда имела время наблюдать поэта в детские и отроческие годы и отмечать влияние тех или других факторов на формирование его характера и таланта. Сам Кольцов, как известно, не писал ни дневника, ни воспоминаний и не вел записок. При его сдержанном и скрытном характере он мало и рассказывал о себе. Правда, в последние годы жизни поэт вел большую переписку, но многие его письма еще не обнародованы и даже неудобны для этого, по рассказам знакомых с ними лиц, вследствие своего слишком интимного содержания. А письма, писанные к самому Кольцову, как и все его бумаги, в которых могло сохраниться много ценных биографических указаний, проданы были после смерти поэта его отцом как никуда не годный материал на рынок, «на завертку». И только совершенно случайно самая малая часть из проданного попала впоследствии в руки людей понимающих. Таким образом, для биографии поэта-прасола, кроме написанных им стихотворений, до сих пор еще главным материалом являются напечатанные рассказы и воспоминания его друзей и современников, устные рассказы старожилов Воронежа и родных Кольцова, а также небольшое количество опубликованных в печати писем его. И конечно, в ряду статей, посвященных поэту, все-таки одною из самых драгоценных является вышеозначенная биография, написанная Белинским. Кольцов целые месяцы жил со знаменитым критиком и вел с ним обширную переписку; он был очень откровенен с Белинским, поверял ему многие самые интимные факты своей жизни. Статья напечатана критиком при издании стихотворений Кольцова в 1846 году, то есть четыре года спустя после смерти поэта, когда Белинский, конечно, не успел еще забыть сообщенных ему фактов. Повторяем, единственный недостаток помянутой блестящей статьи тот, что в пылу горячности, вызванной печалью о погибшем поэте, в ней брошены сильные и не совсем справедливые обвинения в адрес родных и знакомых прасола.

Из позднейших же исследований о поэте самого большого внимания заслуживает книга покойного М. Ф. Де-Пуле «А. В. Кольцов в его житейских и литературных делах и в семейной обстановке» (СПб., 1878). Автор, долго живший в Воронеже, собрал на месте насколько возможно полные данные о поэте. В книге, кроме того, сгруппировано почти все, появлявшееся в литературе о жизни Кольцова, а также приведено много выдержек из нигде не обнародованных писем поэта к А. А. Краевскому.

Мы при составлении очерка в значительной степени пользовались вышеупомянутою книгою Де-Пуле, не разделяя, однако, всех выводов автора. Кроме прочитанной нами литературы, относящейся до предмета предлагаемого очерка, мы во время жизни в Воронеже и при поездках в этот город старались разузнать и проверить многие данные, сообщавшиеся о поэте, хотя это и представляло трудности за слишком большою давностью событий.

Очень желательно, чтоб хотя бы к пятидесятилетию (19 октября 1892 года) со дня смерти Кольцова были опубликованы до сих пор еще не напечатанные письма его, а также воспоминания знавших его или слышавших о нем из достоверных источников. Это, может быть, помогло бы установить более подробно и точно факты последних двух лет его жизни и осветило бы уже известное новым светом.

Природа выявляет трагическое, забрасывая в душу человека, обреченного по своему общественному положению на беспросветную и тяжкую долю, искры божественного огня. Этим святым, но и опасным даром она как будто желает в известной степени вознаградить общественные группы, обделенные светом знания и изнывающие в тяжелой борьбе за существование, и, с другой стороны, – показать удивленному миру, какие богатства душевных и умственных сил таятся в тех слоях общества, для которых судьба была суровою мачехой. И пример божественных избранников, не только сохранивших искры святого огня, но и раздувших их в светящий миру факел, несмотря на условия жизни, постоянно мешавшие этому, – пример этот действительно показывает нам, какими могучими задатками обладают лишенные света знания и материального довольства общественные слои, какой непочатый еще родник поэзии, ума и нравственной энергии заключают они и какою могучею, живительною струей пролились бы эти силы, если бы история была вообще милостивее к людям.

Здесь не место приводить многие случаи, доказывающие богатство дарований «сынов народа», и мы ограничимся только двумя наиболее известными в русской истории примерами: Ломоносов, в одной своей особе, по выражению Пушкина, «вмещавший всю российскую академию и университет», и знаменитый патриарх Никон были крестьянские дети.

Алексей Васильевич Кольцов принадлежал к этим светлым и вместе с тем трагическим избранникам судьбы. Как ни проста его жизнь, как, по-видимому, ни будничны ее подробности, но она представляла порою жестокую драму. По выражению Гейне, с каждым человеком «родится и умирает целая вселенная». Это изречение еще более применимо к натурам избранным, поэтическим, обладающим чуткою отзывчивостью к радостям и страданиям. Немало пришлось страдать и Кольцову, немало он сделал тяжелых уступок обстоятельствам, немало и к нему пристало житейской грязи; но борьба не сломила вконец его души, он вынес из тумана жизни свой священный факел, и огонь его горит ясною, нетленною красотою в прекрасных и задушевных песнях.

Кольцов родился в 1808 году, 2 октября, в Воронеже. Отец его, Василий Петрович, был мещанин-прасол. Миром, среди которого увидел свет, провел детство и молодые годы (до счастливых встреч с друзьями и образованными людьми) Кольцов, было то «темное царство» с его застывшим культом верований, привычек и подобострастным отношением к капиталу, которое так губит всякое самостоятельное мышление и чувство. «Яйца курицу не учат», «с сильным не борись», «деды не глупее нас были, а грамоты и не знали» – вот некоторые из мудрых правил кодекса, обязательного в этой среде. Грубость, невежество и соединенное с ним суеверие – обыкновенные спутники жизни без света, без знания, без права критики вековых устоев «темного царства». Нужны очень счастливые способности в соединении с особой душевной стойкостью, чтобы выбраться из засасывающего болота подобной жизни и стать на твердую почву.

Но прежде чем перейти к детству Кольцова, мы должны сделать маленькую историческую и географическую экскурсию, чтоб лучше осветить положение поэта-прасола и его ближайших предков среди местного общества.

Воронеж, расположенный на высоком берегу реки того же названия, притоке Дона, – очень красивый город. Уже в далеком прошлом, когда воды реки были глубже, и когда Воронеж был одним из крупных пунктов редко населенной степной окраины, здесь кипела жизнь: царь-работник наметил этот город для своей кораблестроительной деятельности. Здесь строились и снаряжались суда для походов Петра I на Азов, основывались фабрики и заводы в то время, когда еще провинция спала глубоким сном. Это обстоятельство, а также заезды царя и долгое его пребывание в городе способствовали тому, что в Воронеже оказалось много прозелитов вводимой Петром «крестом и мечом» новой цивилизации. Образовалось немало купеческих фамилий, «аристократов» торгового сословия, давно уже усвоивших себе внешние атрибуты новых веяний: бритье бороды и немецкое платье. Но, разумеется, толчок, данный когда-то росту города деятельностью Петра, не мог выразиться только одним внешним образом: он необходимо расширил и умственные горизонты обывателей. И действительно, воронежское купечество отличалось, сравнительно с торговым сословием многих других губернских центров, своею интеллигентностью, так что наблюдатель, попавший в Воронеж хотя бы в первой четверти настоящего (XIX. – Ред.) столетия, был бы удивлен, встретив в небольшом еще тогда городе купцов, далеко не похожих на те лики «суздальского письма», представление о которых невольно возникало при знакомстве с тогдашнею литературой и с представителями купеческого сословия в других местах. Многие воронежские купеческие «аристократические» роды измеряли свое прошлое промежутками времени в столетие и более, и из них действительно выходили замечательные люди как по образованию, так и по той чуткости ко всему доброму и прекрасному, которую они проявляли, например, по отношению к Кольцову или к воронежскому же уроженцу И. С. Никитину, страдальческая и искренняя муза которого, так глубоко трогающая душу, не получила еще до сих пор надлежащей оценки.

Кольцовы (отец, дед и прадед поэта) не принадлежали к этой купеческой аристократии, жившей главным образом в возвышенной, «богатой» части Воронежа. Они были мелкими торгашами-прасолами и шибаями [2] и жили испокон века на одной из нижних, грязных и «плебейских» улиц города (Гусиновке).

Кто желает получше познакомиться со значением слов «прасол» и «шибай», тот пусть прочтет скорбную поэму Никитина «Кулак». Поразительно реально, со скорбью о погибающих людях-братьях, со слезами, брызжущими из-под каждой строчки, описана в этой поэме гнусная, позорная и тяжелая жизнь кулака-шибая… В борьбе за существование, за жизнь впроголодь «шибай зубами, как зверь, готов рвать кусок хлеба у таких же обездоленных, как и он, бедняков – обманывает, обвешивает и клянется… Мы сами близко знаем эту жизнь и можем засвидетельствовать, что тяжелее и печальнее существования мелкого шибая или прасола (занятий, соединенных часто в одном лице) трудно себе что-нибудь представить… Шибаи– это парии торгового класса… „Кошкодер“, „дохлятник“ – вот названия, которыми чествуют их и мужики, и торговцы, имеющие счастье принадлежать к более высокому коммерческому рангу…

Едва ли ближайшие предки Кольцова много отличались от Лукича (героя поэмы «Кулак») характером своей деятельности.

Несомненно, и им приходилось ездить по деревням или на городских базарах скупать сало, шерсть, кошек, собак и прочее, – обвешивать, обмеривать и клясться из-за грошей. Впоследствии только это мелкое шибайно-прасольское дело перешло в более крупное: в покупку и выкорм гуртов скота. Эти занятия, продолжавшиеся из поколения в поколение, выработали известный тип, передававшийся по наследству, – тип упорного в стремлении к наживе, бойкого и хитрого торгаша, готового обмануть родного отца и поступающего по известным мошенническим заповедям: «не зевай», «на то щука в море, чтоб карась не дремал», «не обманешь – не продашь» и так далее. Насколько прочны черты этого типа при известной обстановке, показывает пример самого поэта: одаренный счастливыми способностями, с искрой божией в душе, он, однако, до конца жизни не мог избавиться от привычек, переданных ему по наследству и закрепленных воспитанием. И эта борьба со следами прошлого, этот разлад практики жизни со светлыми идеалами поэзии, жившими в сердце поэта, приносили ему те страдания, которые и превращали часто его скромную жизнь мещанина в грустную трагедию.