Алексей Косыгин. «Второй» среди «первых», «первый» среди «вторых»
Шрифт:
Как складывалось начало карьеры? Довольно удачно… Начинал он в далеких от центра восточных районах России, где на счету был не только каждый специалист, но и каждый человек вообще.
Став коммунистом, наверное, и по убеждению, и прекрасно сознавая, что со вступлением в партию перед ним открываются дополнительные перспективы карьерного роста, Косыгин уверенно двигался вверх по профессиональной и партийной лестнице, не забывая о материальном благосостоянии своей семьи.
Период нэпа оказался очень коротким, и Косыгин, знаток своего дела и человек, ориентирующийся в окружающей социальной обстановке, отказался от кооперации, решив избрать иной путь для реализации своих
1920-е годы многому его научили, но главное — не высовываться, жить «в русле» тех изменений, что происходили в советском обществе, не идти наперекор политическим особенностям времени, быть одним из миллионов «винтиков» огромной государственной машины.
Все последующие годы своей жизни он был просто «невероятно осторожен», никогда не допускал каких-то выражений, которые можно было интерпретировать двусмысленно, он, как многим казалось, говорил исключительно только по делу. Эта осторожность давала ему возможность сохранить себя в разные эпохи.
В 27 лет он вновь оказался за ученической партой, получив через 4 года специальность инженера-технолога по ткачеству. Совсем вроде не престижная профессия для 31-летнего мужчины, но в сочетании с упорством, целеустремленностью, подспудной тягой к профессиональному лидерству и с партийным стажем возраст Косыгина только добавил ему шансов на успех в карьерном росте. Буквально через пять лет после окончания института он занимал уже пост наркома, а затем и заместителя председателя Совета народных комиссаров Советского Союза! История Страны Советов не знала второго такого рывка «наверх». Конечно, свою роль сыграла и социально-политическая обстановка, сложившаяся в то время в СССР: репрессии, ставшие составной частью внутренней государственной политики, «освобождали» посты в высших эшелонах власти, и многим из тех, кого считали «ровесниками ХХ века», мог выпасть «счастливый билет» — место во власти. Правда, далеко не все этим «билетом» могли и смогли воспользоваться. Ко всем перечисленным социальным характеристикам «выдвиженцу» необходимо было добавить поддержку «сильного мира сего», который и проталкивал бы свою креатуру. Для Косыгина такой личностью стал А. А. Жданов, «жадный до власти» политик, «сбивающий» себе «команду» с собственным расчетом на высшие посты в этой власти.
Косыгин не просто «пришелся ко двору», он воспитывался, взращивался в советской системе, а потому уже к концу 1930-х годов стал ее частью, не сомневаясь в ее правоте и незыблемости и, может быть, «победе коммунизма в отдельно взятой стране»…
Только этим можно объяснить то, что долгое время он, когда-то кооператор и последователь идей нэпа, был бесспорным сторонником экономики мобилизационного типа (в широком смысле этого определения).
Плановость экономики, государственный интерес, государственный контроль и учет, полный отказ от идей частной собственности и прочее, и прочее, и прочее стали для Косыгина как для советского управленца приоритетными вехами. Да, политиком он не стал, но стал «крепким хозяйственником», которого ценили не только коллеги, но и недоброжелатели, и эта оценка, его профессионализм, по сути, сохранили его и его семью от многих социальных перипетий.
В важность экономики мобилизационного типа Косыгин еще больше уверовал и укрепился в условиях Великой Отечественной войны 1941–1945 годов и восстановительного периода — время, которое, несомненно, повлияло на его жизнь, — когда обстоятельства требовали жесткой централизации всего и вся, и в первую очередь — управления хозяйственным комплексом.
Осознание того, зачем, что и почему необходимо менять в экономике, складывалось шаг за шагом, перманентно, с постепенным пониманием того, что изменения — и в национальном хозяйстве, и в обществе — необходимы…
Решающую роль в подобном осознании сыграла общественная оттепель, охватившая страну с конца 1950-х годов… Это время, когда появилась возможность не опасаться за высказывание нонконформистских идей, правда, если они не переходили определенной черты. И это был период не только зарождения диссидентского движения, но и время, когда и в верхах власти шли жаркие дискуссии о том, как «нам реорганизовать…»
Первые лица государства, справедливости ради скажем — далеко не все, не чурались новых идей и предложений, не прятались от споров и критики, не сторонились Запада и его успехов и даже (даже!) призывали, с оговорками, у него учиться…
Одним из таких «продвинутых» первых лиц советского государства был и Алексей Николаевич, перешагнувший 50-летний рубеж жизни… Он принял — но далеко не сразу и не все — «оттепельные» идеи, такие, как важность изучения зарубежного опыта в управлении экономикой, изучение и освоение технических новинок, интерес к инженерной мысли, к новым технологиям, к идеям прямого взаимодействия производства и науки…
И в этом вновь проявились индивидуальные черты характера Косыгина: оставаясь сторонником идей патернализма, он осмыслил и осознал необходимость реформ: время, общество, производство не могут «ходить по кругу». «Идея круга» (по сути «милитаризационной» экономики) самодостаточна, но порочна… Отставание в этом случае неизбежно… Как и следующий за ним коллапс…
Что и как реформировать и каким — с учетом незыблемости идеологических установок — образом? Самый сложный вопрос, вокруг которого с конца 1950-х и до середины 1960-х годов было «поломано много копий»… Как «впрячь в одну телегу ломовую лошадь и трепетную лань» — плановость и хозяйственный расчет, ориентированный в первую очередь на рынок? Идеи социализма и ставку на товарно-денежные отношения? Можно было, конечно, оговориться, что в СССР эти самые товарно-денежные отношения приобретают особый смысл, ничего не имеющий общего с капиталистическим миром… Но это всего лишь отговорка…
Косыгин предложил свое видение реформирования хозяйственного механизма, и, как бы он ни ссылался на социалистическое мировоззрение, в его парадигме социализм в конце концов сводился к обязательному, но не определяющему все и вся атрибуту…
Что-то подобное происходит в современном Китае…
Итог. Реформы в России, особенно в экономике, оцениваются, такова уж традиция, как правило, «диалектически»: и хорошо, и плохо…
И «косыгинская реформа» не стала исключением — в ее анализе царит мозаичность оценок, их разнообразие порой не просто удивляет, оно поражает: от абсолютного одобрения до полного неприятия, от признания восьмой пятилетки едва ли не «золотым временем советской экономики» до ее характеристики как начальной точки ухода страны «в полную нищету» времен «перестройки»…
Все эти вопросы работали на разрешение одной задачи: почему Косыгин был всегда «второй»?
«Призвание»? Отсутствие карьерной цепкости? Нежелание вмешиваться в какие-либо «подковерные схватки»? Желание оставаться в личине «человека в футляре»? Человек, живущий по принципу «не высовывайся», или очень осторожный, но умеющий — по необходимости — «показывать зубы»?
Наверное, все «в комплексе».
Однако сам не рвался «в битву»… Как не был, так и не стал «борцом».