Алексей Михайлович
Шрифт:
— Удобно ли, князюшко? — подобострастно скаля зубы, спросил полуголова.
Князь важно поглядел на служивого.
— Отбуду срок, всех одарю!… По-княжески. Чать, не псы мы худородные.
И, потянувшись, точно про себя произнес:
— Измаешься тут… Девку бы, что ли?…
Полуголова услужливо засуетился.
— Как без девки в одиночестве да в туте! Чай, и девки те истомились в темнице без ласки…
Он выбежал из каморки. Хованский остался один, уютней устроился на пышной постели и натянул на глаза
Вдруг ему почудилось, будто кто-то скребется в углу Он приподнялся и испуганно вытаращил глаза.
— Ай!… Крысы!
На крик прибежали и стрелец, и холоп.
— Изловить!… Изничтожить! — ревел побелевший от страха князь, не спуская глаз с двух огромных, ростом с кутенка, пасюков.
Стрелец ловким броском загородил поленом вход в нору. Спокойные до того, привыкшие к людям, крысы, почуяв опасность, разъяренно ощерились.
— Упади на них… Брюхом, баба!… Не трусь! — увлеченно командовал князь. — Лавкою по башке!… Лавкой же, смерды!
Наконец крысы были убиты. Хованский оглядел все углы и, убедившись, что ничто больше не угрожает его покою, выслал из каморки своей искусанных в кровь крысоловов.
Смеркалось. Откуда-то едва слышно доносился благовест.
— Во имя Отца и Сына, — молитвенно уставился князь в подволоку, но тут же умолк и прислушался.
— Никак идут?
Чуть приоткрылась дубовая дверь.
— Бодрствуешь, князюшко?
— А что?
В каморку, испуганно озираясь по сторонам и ежась от сырости, вошла полунагая, растрепанная девушка. Князь Иван причмокнул от удовольствия.
— Ишь, востроносенькая!… Ну-кось, потешь господарика.
Девушка покорно ждала приказания.
— За что в узилище ввергнута?
— За недоимки. Подьячий споначалу к себе отписал, а погодя, будто за блуд, на двор тюремный пригнал.
— Так-так, — сочувственно вздохнул князь. — Понакручинилась, горемычная… Ну, да уж за то тотчас потехою потешишься: ползай ты по земле, аки крыса, а я ловить тебя буду.
И спрыгнув с постели, погнался за опустившейся на четвереньки девушкой.
За дверью послышался сдержанный хохоток потрафившего князю полуголовы.
ГЛАВА XI
Юрия Крижанича поселили в отдельной усадебке и не тревожили до тех пор, пока он сам не заявил, что окончил первую часть своей работы.
Пользуясь полной свободой, хорват проводил досуг в прогулках по Москве в изучении обычаев и нравов русских людей. То, что он увидел в короткое время, крайне поразило его. Он начинал чувствовать, что пламенная вера его в Русь и в то, будто только она способна открыть миру новые, неизведанные человеческие пути к совершенству, гаснет, тускнеет, сменяется тревогою… Однако, он не мог так просто, сразу, отказаться от своей страстной мечты о всеславянском государстве и искусственно разжигал
В тот день, когда Крижанич должен был прочитать свой труд, у Артамона Сергеевича собрался весь кружок. Юрий старался не выдать своих сомнений и держался так, как будто ничего не произошло с ним. Но перемена слишком резко бросалась в глаза, чтобы ее не заметить.
Шпилкин первый проявил сочувствие к хорвату и ласково коснулся его руки.
— А сдал ты, сербин… Как из решета задор-то твой весь просыпался.
Князь Никита расхохотался.
— А хлебнет еще маненько духу российского, так обславянится, что хоть святых вон выноси.
Хорват вспыхнул.
— Я духу тяжелого не страшусь. На то мы и живы, чтобы очистить от тьмы души людишек российских.
Ртищев с видом победителя шагнул к хорвату и постучал пальцем по его груди.
— Ну, вот и сказ весь! И выходит, что без Европы никак славянам не обойтись. Потому, вся навыченность наша от Запада.
Крижанич болезненно вздохнул.
— Доподлинно, темна Россия, точно в гроб тесен заколочена да камнем придавлена.
Глаза его зажглись непоколебимым упрямством.
— А и от Запада возьмем, что на потребу славянам!… От того, поди, нас не убудет. Тесто наше, а сдоба европейская. А замешавши, таку диковинку выпечем…
Он пощелкал пальцами, подыскивая подходящее слово и не найдя его, вытащил из кармана тетрадку
— А будет ваша милость послушать, все доподлинно уразумеете.
Кружок с большой охотой и любопытством приготовился слушать. Хорват раскрыл тетрадку и близко поднес ее к глазам:
Адда и нам треба учиться яко под честитым царя Алексея Михайловича владением мочь хочем…
Матвеев удивленно пожал плечами.
— Сие не по-нашенски, а по-тарабарски. Нешто уразуметь русскому человеку таку премудрость, прости, царица небесная…
Хорват остановил его строгим движением руки и продолжал:
Мочь хочем древние дивячины плесень стереть, уметелей ся научить, похвальней общения начин приять и блаженно его стана дочекать.
— А ни вот столько, — показал на кончик своего ногтя смущенный постельничий.
Остальные глядели на хорвата, как на юродивого, и молчали.
Юрий снисходительно улыбнулся.
— Покель латыни не превзошли такожде, небось, дивовались?… А славянам не латынь вместна, а всеславянский язык.
И, не торопясь, перевел прочитанное:
Значит, и нам надобно учиться, чтобы под властью Московского царя стереть с себя плесень застарелой дикости; надобно обучиться наукам, начать жить более пристойным животом и добиться более благополучного состояния.
Все оживленно заговорили. Сразу появились ярые сторонники и враги нового языка.