Альен
Шрифт:
– Молчи!!!
– что есть мочи, закричала я, дернувшись на стуле, стремясь освободиться и... выцарапать ему глаза, что ли? На тот момент я просто хотела добраться до него и сделать ему мучительно больно.
– Мне он ни к чему, но, возможно, ты бы меня любила и ценила больше. И была бы более покорной, - не обратив внимания на мой крик, продолжил он.
– Закрой рот!!! Ты мне жизнь тогда сломал, ты понимаешь?! Ты уничтожил меня! Лишил единственного, ради чего я хотела жить!
– кричала я, после чего горько разрыдалась.
Все эти годы я пыталась гнать прочь мысль о том, чего я лишилась.
– Ну, тише-тише, - сказал Радмир и ласково погладил меня по волосам.
– Не нужно плакать. Я хотел как лучше. Не хотел, чтобы ты испытывала муки родов. А еще не хотел, чтобы ты рассеивала свое внимание на кого-то, кроме меня и чтобы твоя фигура менялась. Но если для тебя это так важно, противозачаточный отвар не будешь принимать, и когда вновь от меня понесешь - я разрешу его оставить, - уверенно сказал тот, кто искалечил мою душу, мою жизнь.
В ответ я начала истерически хохотать от абсурдности ситуации. И мне уже стало абсолютно все равно, что со мной будет. Мне внезапно стало наплевать на части амулета стихий, на императора, на империю, даже на демиургов. Больше ничего не имело смысла. Только кольнула мысль на задворках сознания, что если меня не станет - я не смогу помочь Натану. Но вскоре и она куда-то делась. Возможно, я таки начала сходить с ума. А может, это уже случилось давным-давно. Еще когда я осталась с перебитым позвоночником в горящей машине, вместе с телами моих погибших на месте родителей. Словно наяву я почувствовала вонь горящей плоти...
– Искорка? Приди в себя! Искорка! Как же тебя раньше звали... Ал! Ал!
– от погрязания в пучине трагических воспоминаний, меня отвлек встревоженный голос все того же Радмира.
– Чего ты еще хочешь?
– устало спросила я, сфокусировав зрение на нем.
Внезапно я поняла, что уже не привязана к стулу, а полулежу на диване, а Радмир сидит рядом и трясет меня.
– Ты меня испугала. Вернемся домой, я покажу тебя врачу. И все будет хорошо, - сказал он обеспокоенно.
– Я не вернусь. И спать с тобой не буду. Можешь убить меня прямо сейчас, мне уже все равно. Благодаря твоему вмешательству, я больше не могу иметь детей. А значит, мне терять больше нечего. Несколько лет ты пытался меня сломить. Радуйся, тебе удалось. Теперь я действительно просто сломанная кукла, которую пора выбросить, - безразличным тоном сказала я.
– Я не пытался тебя сломить, что ты такое говоришь?
– в недоумении воззрился на меня он.
– После того, как я потеряла своего ребенка, во мне осталось только чувство ненависти. К тебе - за то, что ты сделал, и к себе - за то, что допустила. Некоторое время я не противилась тебе, выполняла все, что ты просил. Но потом я все же попыталась вернуться к жизни, доказать хотя бы себе, что моя жизнь еще не закончена. Что и закончилось моей попыткой тебя убить. И я уже никогда не буду такой, как в первый год появления в гареме, - спокойно сказала.
Честно говоря, уже даже не знаю зачем. Внутри меня осталась только пустота. Я перегорела. Увы.
В дверь внезапно постучали и попытались открыть. Моя, встрепенувшаяся было, надежда тут же зачахла. Радмир раздраженно обернулся к двери и крикнул:
– Я еще занят! Позже сам выйду и узнаю что там такого! Не беспокоить, не то на конюшне запорю!
Затем обернулся ко мне и провел рукой по волосам, перебирая пальцами прядки.
– Ты тогда стала себя безобразно вести. Пыталась оскорбить меня, гостей. Чего только стоит та твоя выходка, когда ты выплеснула мне в лицо бокал вина. Мне пришлось принимать меры. К сожаленью, они не подействовали, - сказал вдруг Радмир.
– Да, я помню. Меня запирали в комнате на несколько дней. Оставляли без воды. Запрещали выходить в сад. Несколько раз били плетью. Приковывали к столбу во дворе на жаре. Разрешил своему магу исследовать меня, применять магию ко мне, наблюдая какой результат получится. Ты нацепил на меня ошейник и таскал везде. Но мне уже было все равно. Меня это только распаляло. Держала на плаву только моя ненависть. Возможно, на подсознательном уровне я надеялась, что устав от моих выходок, ты меня просто убьешь. Потом я только осознала, что больше хочу твоей смерти. И знаешь, сейчас я поняла, что я не просто тебя ненавижу, я тебя презираю! Смотреть на тебя без отвращения не могу!
– искренне сказала я.
– Да, теперь я понимаю, что тебя тоже обидел. Но я тебе простил твою попытку убить меня и твой побег, так что и ты прости меня. И вновь начнем жить вместе. Последний год меня не радуют наложницы. Засыпая, я вижу только тебя. Ты нужна мне. Я хочу, чтобы ты все время была рядом. Я даже разгоню гарем ради тебя. И не буду заставлять носить ошейник. Соглашайся, пока предлагаю. Ведь все равно в итоге будешь моей! Но уже без каких-либо прав. Твое решение?
– сказал он, погладив меня ладонью по щеке.
– Чтоб ты сдох, тварь, - с нежной улыбкой сказала я.
Этой же ладонью, которой он меня гладил, Радмир хлестнул меня по щеке. Не сдержавшись, я зашипела от боли, но дерзко вскинула голову, взглянув ему в глаза.
– Прости, но ты сама виновата. Я не хотел делать тебе больно. Ты вынудила меня, - огорченно покачал головой Радмир.
– И что дальше? Будешь постоянно избивать меня, пока я не соглашусь стать твоей? Калечить и совсем уж уродовать ты не станешь, так как такая наложница тебе уже будет не нужна. А остальное я перетерплю. Конечно, ты сможешь отдать меня своим охранникам на потеху. Для меня это будет худший выход, не скрою. Но какая разница кто будет насиловать мое тело: ты или кто-то другой? Просто после этого я любой ценой постараюсь убить себя. А других рычагов давления на меня у тебя нет, - спокойно ответила я.
На место истерики пришло совершенное спокойствие. Мыслей в голове почти не осталось. Впрочем, как и эмоций. Что радовало - чувство безнадежности и безысходности также отошло на задний план. Во мне, как и когда-то раньше, главенствовала лишь глухая ненависть.
Радмир, вспылив, схватил со стола бутылку и разбил ее о стену. Затем настал черед вазы. Я насмешливо наблюдала за ним. Затем он подскочил ко мне. Я ожидала нового удара, но он грубо привязал меня к стулу, на котором я сидела до этого. Затем склонился к моему уху.