Аленка
Шрифт:
Колодец она увидела издали.
Вокруг рос густой кустарник.
С длинного шеста свисал полинявший флаг.
Из-под земли торчало большое бетонное кольцо.
Аленка первая подбежала к колодцу и, свесившись, посмотрела вниз, но не увидела ничего — ни дна, ни воды.
Снизу, из темноты, дул прохладный вентиляторный ветер.
Ветер вкусно пахнул водой.
Водой пахло и от бетонного колодца, и от ведра, и от деревянной колоды.
Не сходя с седла, пастух стал опускать ведро; оно
Потом его не стало слышно, и наверх оно поднималось с важным молчанием.
Подъехала машина.
Степан взял мокрое ведро за бока обеими руками, и стал пить, не проливая ни капли.
Кадык его двигался вверх и вниз, как челнок.
Он пил, и все смотрели на него.
Дужка ведра стукнула его по голове, а он все пил, и горло его отщелкивало глотки, как счетчик.
— И я хочу пить, — сказала Аленка.
Все по очереди напились, наполнили бутылки и термосы.
Толя долил в радиатор, а Степан наполнил деревянную колоду.
Лохматая лошадка, не слушаясь уздечки хозяина, потянулась к колоде и, показалось Аленке, стала не пить, а целовать воду бархатными губами.
— Ровно пробу снимает, — усмехнулась Василиса Петровна.
Степан стащил тельняшку, сложил котелком большие ладони, и Толя стал поливать ему на руки.
Вода была свежая, холодная, тяжелая. Каждая морщинка на ладони виднелась сквозь эту прозрачную воду, как через увеличительное стекло.
Степан плюхнул полной пригоршней по пыльному, разгоряченному лицу, вторую опрокинул на затылок, и его давно не стриженные волосы собрались в острые косички.
Ему доставали уже третье ведро, а он все шлепал и шлепал себя прохладными пригоршнями, урча от наслаждения, и вода словно таяла на его теплых, вздрагивающих мускулах.
— Будет тебе, — сказала, потеряв терпение, Василиса Петровна. — Дай другим умыться. Рычит, как бес, прости господи.
Утираться Степан не стал. Пока он поливал Толе, солнце его совершенно высушило.
Остатки воды он выплеснул на волкодава. Пес всхрапнул от ярости и стал кататься по земле, дрыгая лапами…
Умывались долго, со вкусом, налили лужи вокруг колодца.
Настя вынесла мальчонку. Маленького целинника распеленали и вылили на него ведро холодной воды. Целинник захлебывался и орал на всю степь.
— Чего это у него? — спросила Василиса Петровна.
— Царапает сам себя. Мал еще, — вздохнула Настя, — Ничего… До годика дорастет, дальше легче будет.
— Да как же ему не царапаться? Вон какие ногти!.. Стричь надо.
— Боюсь. Больно маленькие ноготки.
— Ну и мамаша, прости господи! Ножницы у тебя хоть есть? Дай дитя Аленке — ступай ищи!
Василиса Петровна засуетилась.
— Ну-ка, матрос — соленые уши, пособи-ка! — Она сунула ножницы
Степан долго щелкал ножницами, сопел, остриг один ноготок и отступился.
— Эх ты, герой! — пристыдила его Василиса Петровна.
— А чего он дергается! Больно все у него мизерное. Еще палец отстрижешь — будет всю жизнь попрекать.
— Дайте я попробую, — попросила Аленка.
— Еще чего! — остановила ее Василиса Петровна. — Свой будет, тогда и попробуешь.
— Глебов! — приказал Толе Гулько. — Займись.
Толя деловито примерил ножницы на пальцах, постриг воздух и горько усмехнулся.
— Это называется ножницы, — сказал он. — Этими ножницами, если хотите знать, спокойней резать листовое железо. Ну где тут?.. Чего тут стричь?
Аленка поднесла ребенка.
— Нет, это не инструмент, — продолжал Толя, пробуя ножницы на своем толстом ногте. — На что хочешь спорю — не точены с самого сотворения мира… Ну давай, друг, лапу. Будешь директором совхоза — не забывай. Обожди… — Он заморгал недоуменно. — Что тут ему стричь? Смеешься, что ли? Какие тут ногти?
— Да вот… — Настя взяла мальчика у Аленки. — Батюшки, что это? Тут были на мизинчиках…
— Голову только морочат! — гремел Толя. — От жары мерещится! Да он у тебя такой, что у него сроду ногти не будут расти… Не ту диету ела, мамаша!
— Ничего подобного… — Настя чуть не плакала. — Были ноготки… Правда, тетя Василиса? Были… Чего он?..
Подошла Василиса Петровна.
— Что за чудеса? Куда они девались?.. Аленка, ты? Аленка отвела глаза.
— Ты, тебя спрашивают?
— Я, — тихо протянула она. — Сгрызла.
— Как — сгрызла?
¦— Зубами. Пока вы тут говорили, я и сгрызла.
— Ну чего с ней сделаешь? — Василиса Петровна оглядела всех по очереди. — Нет, не доехать мне с ней до Рыбинска. Что-нибудь свершится.
Но все засмеялись. Засмеялась и она.
— Далеко до Арыка? — спросил пастуха Толя. — А? Не знаешь, вольный сын эфира?
Пастух посмотрел на Аленку, как на толмача.
— Станция! — закричала она. — Станция, дяденька! Арык!
— Арык! — Пастух замахал плеткой. — Там, там!
— Мы и сами знаем, что там, — солидно возразил Гулько. — А сколько километров?
Пастух понял. Он показал сперва два пальца, потом четыре, а потом сделал пальцем ноль.
— Что-о? — протянул Толя. — Опять двести сорок?.. Нашли у кого спрашивать.
Пастух, видимо, понял и это и обиделся. Он заложил нижнюю губу под верхнюю и свистнул. От табуна отделился стригунок и пустился вскачь. Босой, лет восьми, мальчишка лежал животом поперек его спины. Не успел он вскарабкаться и усесться как следует — стригунок уже стоял у колодца и пил воду.