Альфа, альфа и омега
Шрифт:
Винс зарычал, пытаясь сбросить с себя Харри, чувствуя, как внутри расцветает ярость.
– Что, даже папашины деньги не помогли? – засмеялся, задыхаясь, Винс, и вывернутое плечо тут же обожгло болью. Он уткнулся лицом в жесткий ковролин, пытаясь выровнять дыхание. – Не переживай, я возьму тебя на свой линкор. Будешь булки передо мной раздвигать. Больше ты все равно ни на что не годен.
Из горла вырвался крик, когда боль от заломленной руки растеклась по всему телу, и Винс заколотил ладонью по полу. Разумеется, это не сработало, Харри и не думал его
– Я бы мог придушить тебя прямо тут, – в ухо ему прошипел Харри. – Раз – и нет тебя. Представляешь? Тебе страшно, Авило? – Бутылка ткнулась глубже, доставая до горла, и Винс застонал, давясь и ощущая в руке новые волны боли. – А еще я мог бы тебя прямо здесь трахнуть. Что, не хочешь? – издевательски протянул Харри. – И я, знаешь ли, тоже не хочу с тобой. А приходится.
Бутылка скользнула назад, замерла у кромки зубов, и Винс выдавил, задевая губами пробку:
– Ну так сделай это.
Хватка ослабла, и тишина вокруг, кажется, стала удивленной.
– Что?
– Тебе станет легче от этого? – Винс скосил глаза и попытался обернуться, но тут же прижался к полу, сметенный новой волной боли. – Давай, трахай, – выдавил он. – Или ты и этого не можешь?
От острой вспышки боли в вывернутых руках Винс застонал, и горлышко тут же ударило его в зубы, а затем, оказавшись во рту, уткнулось в глотку. Винс попытался расслабиться, открыть рот пошире, чтобы не лишиться всех зубов и не сблевануть, но это мало помогало. Челюсть начинала болеть, Харри, двигая бутылкой взад-вперед, с каждым разом толкался еще немного глубже, заставляя давиться и задыхаться. Рука превратилась в сплошной сгусток боли.
Наверное… это было правильно. Это было нужно. После всего того, что происходило между ними в течение последних месяцев, когда они с Харри то дрались, то хамили друг другу, то трахались, Винс – утопая в нежности и в ненависти к себе, Харри – в бессильной злобе и тоже в ненависти, наверное, после всего этого происходящее было единственно верным вариантом.
Боль, бессилие и обида били по нервам алыми взрывами сгорающей глубоко внутри двигателя плазмы, обжигали внутренности сильнее «Сверхсвета», выкручивали кости и заставляли мир перед глазами расплываться.
– Трахаются не так, Харри, – с трудом засмеялся Винс, когда горлышко на секунду выскользнуло изо рта. Сморгнул с глаз влагу. – У мужиков в этом процессе обычно участвует задница. Могу… – он кашлянул ссаженным горлом, – показать. Любой другой за полгода уже должен бы запомнить, но ты, похоже, умом не блещешь.
Зарычав, Харри вывернул руку Винса еще сильнее, так что на секунду показалось, что она вот-вот вылетит из сустава. Всхлипнув, Винс щекой проехался по ковролину, с неприязнью ощущая, что покрытая шрамом кожа не чувствует даже этого прикосновения.
– Нежнее, Эдертон, – хрипло сказал Винс, – а то я буду недоволен, и плакало твое место корабельной шлюхи.
– Заткнись, Авило. И раздвинь ноги.
Харри будто с цепи сорвался. Бутылка упала на пол, Харри дернул Винса вверх, поставил на колени и потянулся к ремню брюк. Винс повторил его движение, помогая справиться с застежкой: почему-то казалось, что если это сейчас произойдет, если Харри получит то, чего хочет, между ними все станет по-другому.
Эрекция, которую Винс ощутил под пальцами, стала сюрпризом. Он тихо и удивленно выдохнул. Замер, не мешая Харри спускать с него штаны и белье.
– О, ты уже совсем готов, да? – пропел Харри ему в ухо, дергая Винса за волосы так, что на глаза навернулись слезы. – Гибкий и жадный, а? Больше всего на свете хочешь член?
Вот оно что. Ладно.
Глава 5
Изо рта вырвался всхлип, когда ладонь Харри прошлась по стволу вверх-вниз, сжала головку, болезненно, но очень правильно и очень нужно. Рука Винса все еще оставалась заломленной за спину, но хватка была уже не каменной, скорее предупреждающей: дернись – пожалеешь.
Харри прижимался к нему со спины, утыкался в бедро твердым членом, по-прежнему обтянутым тканью форменных брюк, тяжело дышал в ухо. В этом не было ни любви, ни нежности, одна слепая ярость, желание наказать и подчинить. Ладно.
Колени стали мягкими, и Винс толкнулся вперед, закрывая глаза и запрокидывая голову. Близость Харри, собственная уязвимость, неправильность происходящего дурманили. В этот треклятый музей мог в любой момент войти кто угодно, и стоило бы прекратить это все, но – кому бы понадобилось сюда идти, когда только недавно пробило три склянки ночной вахты?
Винсу казалось, он чувствует от Харри едва заметный омежий запах, призывный и тонкий: так пахнут неповязанные омеги, которые уже выбрали себе альфу: радостью, торжеством, спокойствием, ожиданием скорой метки. Галлюцинации на последних курсах академии не такое уж редкое явление, нагрузки все-таки не свинобатарей чихнул.
Он застонал, недовольно и громко, потому что прикосновений к члену, пускай и сильных, пускай и болезненных, уже не хватало, хотелось большего. Хватку – сильнее, и чтобы кожа к коже, и чтобы Харри его обнял… К шее над воротником форменной рубашки прижались прохладные влажные губы, и Винс вскрикнул, дернулся и, кажется, мог бы прямо сейчас кончить, если бы Харри не отстранился.
– Я сейчас тебя отпущу, – сказал он в ухо Винсу, обдавая кожу дыханием, пахнущим алкоголем. – А ты не будешь дергаться.
Винс каким-то образом умудрился кивнуть. Глаза его были закрыты, он чувствовал, что между бровей пролегла складка, а лицо искривилось. Харри отпустил его руку и тут же обнял поперек груди – не давая упасть на пол от прокатившейся волной по всему телу боли. Снова сжал член.
– Тебе больно, но у тебя все равно стоит, – заговорил он Винсу на ухо, прижимаясь теснее, и надавил на плечо, которое до этого выкручивал. Винс вскрикнул. – Так сильно хочешь меня, да? Такой гордый и сильный альфа, а хочешь мой член, да?