Альфа Центавра
Шрифт:
– Нет, – и это было правдой, хотя в школе Олеся захватила целых два года информатики, но разве могла она подумать, что ей это когда-нибудь пригодится?
– Садись, – Маша пододвинула второй стул, – это прикольно. То есть я могу сидеть в он-лайне и трепаться с кем угодно и на любую тему. У меня куча друзей, хотя реально я даже не знаю, кто они, где живут…
Ее пальцы бойко запрыгали по клавиатуре – одним этим зрелищем можно было просто наслаждаться, а уж когда Олеся сообразила, в каких строчках появляется Машин текст, а в каких, ее собеседников из неизвестного пространства, простирающегося над всей землей, то решила, что здесь даже интереснее, чем в клубе; разве там можно запросто познакомиться с Младой, пишущей стихи, или прикольным Кроликом – не понятно, то ли парнем, то ли девушкой? А разве Ира, которой двадцать два года, станет спрашивать у нее совет, какого из двух женихов выбрать?..
– А на той квартире компьютер есть? – спросила она.
– Нету, но я тебе свой старый поставлю. Там память хиленькая и монитор не плоский, но он – рабочий; тебе хватит.
…Господи!.. – Олеся закрыла глаза, – неужели это правда?.. Я не хочу уходить отсюда… никогда! А для этого надо иметь много-много бабок – что такое тридцать штук?.. Вернее, сейчас уже будет двадцать пять, – она достала заранее приготовленную купюру, – Маш, вот, две штуки за хату и три, как ты просила; а то я забуду.
– Я б тебе напомнила, – Маша засмеялась, не отрывая взгляд от экрана, – положи. Через пару недель, когда отец пришлет, треху я тебе отдам… а, вообще, обидно – бездарно профукать тридцать штук, да?
Олесе стало так стыдно, как еще не бывало никогда – ни перед матерью, ни перед учителями; да, вообще, ни перед кем! Но признаться, трусливый язык все же не повернулся; вместо этого она спросила:
– Может, съедим чего-нибудь?
– Давай, – Маша что-то нажала и на экране, вместо рожиц и веселой переписки, появился портрет отца, только не у водопада, а рядом с красивым старинным
– Давай в «Макдоналдс», – решила Олеся, которая действительно проголодалась.
– Тогда пошли, – Маша встала, шумно отодвинув стул, – сейчас я только переоденусь. Жалко, что ты маленькая – для «Барабана» я б тебе подобрала что-нибудь эдакое; у меня тряпья – море, но ты ж, видишь, какая.
– Вижу, – Олеся вздохнула; впрочем, никакой трагедии не случилось – она достаточно уютно чувствовала себя и в джинсах с кроссовками.
«Макдоналдс» располагался всего в двух кварталах, и тут тоже было огромное преимущество жизни в центре. Олесе, например, чтоб попасть в это красивое красно-белое здание, похожее на шатер, требовалось специально ехать на маршрутке целых сорок минут, и, тем не менее, она в нем бывала несколько раз, поэтому, ни обстановка, ни еда не являлась чем-то новым и впечатляющим; только обычно она заходила одна и всегда с завистью разглядывала веселые компании сверстников; настроение постепенно падало и, в конце концов, она уходила расстроенная, ругая себя за глупо потраченные деньги. Но сегодня все было по-другому – сегодня она сопровождала Машу, и парни за соседним столиком, и даже странный тип в дальнем углу, с хорошо знакомой Олесе завистью теперь смотрели на нее; хотя нет, конечно – они смотрели на Машу в потрясающе короткой юбке и облегающей кофточке, призванных будоражить мужскую фантазию, но она ж ее младшая сестра!
Ела Олеся медленно, наслаждаясь состоянием победителя. …А что ж будет в клубе? – думала она, – с Машкиными данными парни, небось, к ней так и липнут, но я буду следить, чтоб не прибилось какой-нибудь говно, типа Крылова… Переведя взгляд на свое сокровище, она увидела, что Маша уже поела и подперев ладонью щеку, с интересом изучает ее саму. Олеся покраснела и поспешно засунула в рот остатки гамбургера; несколькими глотками допила сок и вытерла руки салфеткой.
– Все, Маш. Пойдем, да?
Курить в кафе запрещали, но после такого сытного, по сравнению с китайской лапшой, обеда это требовалось непременно. Они уселись в скверике, наблюдая за выходом из «Макдоналдса». Мужчины, сгрудившиеся вокруг шахматной доски, стоявшей на одной из скамеек, одинокие дамочки с сигаретами и обнимающиеся парочки привлекали их меньше; впрочем, возможно, дверь в кафе просто находилась гораздо ближе остального.
– И что дальше? – спросила Маша, обращаясь, скорее, к самой себе.
Олеся тоже не знала, что дальше – ей было слишком хорошо, чтоб двигаться куда-нибудь даже мысленно; над головой чуть слышно шелестели деревья, играя тенями, похожими на шкуру пятнистого зверя…
– В клуб рано, – продолжала Маша, – а давай-ка сходим на хату, глянем, собирают эти козлы шмотки или нет, а то утром они приняли все, типа, в шутку. А я не шучу! Завтра там будешь жить ты!
– Класс!.. – Олеся даже прикрыла глаза.Маша шла сосредоточенная, готовясь к предстоящему разговору, и Олеся не мешала ей. Пройдя через двор, они подошли к соседнему дому; поднялись на третий этаж.
– Ключ, блин, не взяла, – Маша нажала кнопку звонка.
В глазке что-то мелькнуло; дверь открылась, однако парень, стоявший на пороге, похоже, не собирался пускать гостей. Олеся увидела за его спиной коридор с встроенными шкафами, два простеньких круглых светильника на потолке, столик со стареньким телефонным аппаратом… конечно, интерьер смотрелся не так, как в первой квартире. …Если буду зарабатывать много денег, все переделаю по-своему – Машка, небось, не обидится…
– Что вы хотели? – спросил парень, а глаза его говорили – Как же вы надоели!..
– Хотела проверить, как вы собираетесь.
В это время появилась девушка, вернее, молодая женщина – какая-то никакая, не красивая и не страшная.
– Олег, объясни ты ей, – она двинулась дальше, судя по возникшим звукам, на кухню.
– Проходите, – Олег отступил в сторону.
Олеся вошла следом за хозяйкой и остановилась – ей вдруг показалось, что она никогда не будет здесь жить. Это было мимолетное необъяснимое чувство, и хотя желтая комнатка с уютной постелью, телевизором в углу и стареньким трюмо, в принципе, ей понравилась, оно оставило неприятный осадок. Тут же включился разум, и Олеся решила: …Нет, буду! Чего б мне не стоило! Другого такого шанса не представится никогда!..
– Значит, так, – Олег взял с подоконника несколько сколотых вместе листков, – я еще раз посмотрел договор, который мы заключили с вашим отцом, и здесь есть седьмой пункт… – он повернулся к свету, – «…о любых действиях, связанных с изменениями условий исполнения настоящего договора стороны информируют друг друга не менее, чем за две недели». Так что еще две недели мы будем здесь законно жить.
– Ну-ка дайте, – взяв текст, Маша нашла нужное место, – да, правда…
– Поэтому, уважаемая Мария Викторовна, придется вам еще немного потерпеть нас, – Олег победно улыбнулся, и Олеся поняла, что ее почти сбывшаяся мечта рушится; рушится из-за одной дурацкой строчки в дурацкой бумажке, которую когда-то подписал человек, находящийся сейчас за тысячи километров! …Да ему плевать, кто тут будет жить! Разве это справедливо?!.. – она не знала, что делать, и лишь растерянно переводила взгляд с истинной хозяйки квартиры на наглого самозванца, и тут Маша поставила жирную точку:
– Против бумаги не попрешь, – она вздохнула, возвращая документ, и тут у Олеси «флажки упали» – вечно на ее пути стояли мужчины! Как же она их ненавидела!
– Нет!!!.. – она бросилась на Олега.
Тот не ожидал нападения, и прежде, чем успел среагировать, яркие острые ногти в кровь расцарапали ему щеку; потом, правда, Олесины руки оказались в плену, но остались еще ноги, и она резко ударила коленом в пах. Олег исторг громкий мат и отпустив девушку, скорчился от боли; зато Маша пришла в себя.
– Ты что? Да поживешь пока у меня!
Жаль, что в пылу битвы Олеся не услышала этой ключевой фразы…
На шум вбежала жена и увидев всю картину, метнулась к телефону.
– Я звоню в милицию! – ее пальцы уверенно нашли заветные двойку и ноль, а Олеся, не обращая ни на что внимания, продолжала ногами добивать поверженного противника. Маша пыталась оттащить ее, но ей никогда в жизни не приходилось драться, поэтому делала она это, словно играла в студенческом «капустнике»; зато у жены Олега, похоже, имелся серьезный опыт, и когда, через несколько минут, в незапертую дверь вошли двое с автоматами и в бронежилетах, Олеся уже лежала на полу, яростно пытаясь укусить, сидевшую на ней женщину. Олег стоял согнувшись, прижимая руки к пострадавшему месту; Маша замерла с открытым ртом и полными ужаса глазами.
На плечах одного из вошедших была россыпь мелких звездочек, хотя по возрасту он вполне мог бы иметь одну, но большую, а, вот, второму, лычки сержанта очень шли, особенно, с учетом его габаритов и красного лица.
Старлей быстро достал наручники и защелкнул на запястьях дебоширки, а когда жена Олега нехотя поднялась, легко поставил Олесю на ноги; она совершенно безумно смотрела на людей в форме, и хотя руки у нее были тонкими и «браслетов» она почти не чувствовала, сразу поняла, что игра проиграна, и зарыдала. Опасности в таком виде она не представляла, и старлей повернулся к остальным участникам событий.
– А теперь объясните, что здесь произошло?
– Волчонок какой-то… – пробормотал Олег.
– Сам ты, сука поганая! – сквозь слезы выкрикнула Олеся.
– Пойдемте в другую комнату, – предложила жена Олега, и все пошли, оставив с задержанной сержанта.
– Итак, кто тут есть кто, – старлей, шедший последним, прикрыл дверь, – предъявите, пожалуйста, документы.
Жена Олега полезла в шкаф и протянула два паспорта.
– А вы? – старлей повернулся к Маше, и она побледнела, губы постыдно задрожали – для нее ведь олицетворением милиции всегда являлась Анька, классная подруга, способная решать проблемы, а старлей смотрел на нее очень строго, как на преступницу; тем более, документов-то у нее не было!
– У меня все дома… но я живу совсем рядом… я сейчас… – она кинулась было к двери, но старлей поймал ее за руку.
– Погодите, девушка. Потребуется, мы к вам сходим; только не надо от меня бегать, договорились?
– Да… – Маша прокляла миг, когда сегодня утром вышла на улицу… даже не так – миг, когда вчера пила водку с Крыловым!
– Вот и отлично, – тем не менее, старлей не отпустил ее; открыв верхний паспорт свободной рукой, внимательно сличил фотографию с оригиналом, и остался доволен, – как я понимаю, вы, Олег Сергеевич, пострадавший?
– Ну да… – голос звучал неуверенно – скорее всего, здоровому парню было неловко за то, что его избила какая-то соплячка, – я сяду, – не дожидаясь разрешения, Олег опустился на диван, скрестив ноги, – мы с женой снимаем квартиру у отца этой девушки, – он кивнул на Машу, – Виктор Васильевич сейчас за границей, и вопросы мы решаем с Марией Викторовной. Сегодня у нас произошел инцидент, но, мне кажется, мы его разрешили, да, Мария Викторовна?
– Да… – только после этого старлей отпустил руку, и Маша вздохнула с облегчением, но нервы были настолько напряжены, что она опустилась рядом с квартирантом, при этом целомудренно расправив юбку.
– А кто та девушка, которая бросилась на меня, я не знаю, – закончил Олег.
– А вы знаете? – старлей обратился к Маше.
– Понимаете… – она принялась честно рассказывать историю их знакомства, а когда закончила, старлей скептически хмыкнул.
– Знаете, Мария Викторовна, я как-то не верю в пришельцев. Кузин! – крикнул он громко, – тащи-ка сюда эту инопланетянку!
Дверь открылась, и сержант втолкнул в комнату Олесю. Истерика у нее прошла, и она лишь всхлипывала, опустив голову и глядя,
– Как тебя зовут?
– Олеся…
– Да не Олеся она! – воскликнула Маша, – я ж говорила, это мы ее так назвали!
– Помолчите! – прикрикнул старлей, и Маша испуганно прикусила свой болтливый язычок, – а фамилия у тебя, Олеся, есть?
– Я не знаю, – она решила держаться старой версии, потому что любые другие рождали в воображении даже не молоденькую лейтенанта в короткой юбке, а вышки и колючую проволоку, какими Олеся не раз видела их в кино.
– Ладно, – старлей почесал затылок, – Кузин, посмотри, что там у нее в карманах.
– Нет! – Олеся метнулась к двери, но реакция у сержанта оказалась намного лучше, чем у Олега – через секунду девушка уже стояла согнувшись и даже не пыталась вырваться, – Маш… – она снова заплакала, – Маш… не отдавай меня им… я же твоя сестра…
– Это правда? – старлей среагировал мгновенно, но Маша нервно усмехнулась.
– Нет, конечно. Это мы так, типа, играли.
Фраза осталась без комментариев, потому что Кузин, с явным удовольствием похлопав Олесю по бедрам, вытащил из ее кармана паспорт.
– А вы говорите, инопланетянка, – довольный старлей открыл документ, – Тихомирова Олеся Вадимовна, девяносто пятого года рождения, проживает… – он перевернул страницу, – улица Героев Летчиков… не Альфа Центавра, между прочим.
– Олесь, зачем ты все это придумала? – Маша обалдело хлопала глазами – у нее не было ни одной разумной версии, зато она была у старлея.
– А я вам скажу, зачем – это малолетняя аферистка; возможно, наводчица или просто наркоманка. Кузин, дай-ка ее руки, – он внимательно осмотрел вены и удивленно покачал головой, – да нет, не колется, вроде – значит, не все еще потеряно.
Паспорт старлей продолжал держать в руке и что-то его смущало; он долго смотрел на красную книжицу, а потом, открыв последнюю страницу, радостно вскинул голову.
– О! Я ж говорил, – он извлек из-за обложки новенькие оранжевые купюры, аккуратно расправил их, – двадцать пять тысяч. Откуда у пятнадцатилетней девчонки такие деньги? Олеся Вадимовна, может, объясните нам?
Но объяснять Олесе было нечего – рухнула не только мечта; рухнуло все! Как назло слезы она уже выплакала, на истерику сил не осталось; она хотела б опуститься на пол и лежать без движения, пока, либо не умрет, либо ее не выкинут на помойку, как ненужную вещь, но ее держали сильные руки Кузина.
– Не хочет Олеся Вадимовна с ними разговаривать, – констатировал старлей, пряча, и деньги, и паспорт к себе в карман, – ладно, разберемся. У меня вопрос к вам, Олег Сергеевич – вы заявление по факту хулиганства и нанесения легких телесных повреждений писать будете? Думаю, на годик-другой в колонию мы ее определим.
– Да какие там повреждения?.. – Олег смутился, – так, царапина…
Наверное, они были неплохими людьми, потому что при упоминании о колонии жена Олега взглянула на Олесю с неожиданной теплотой.
– Она ж ребенок, а там из нее сделают преступницу… – но, секунду подумав, решила, что какие-то меры все-таки следовало б принять, – я б, вот… – она сначала посмотрела на Машу, потом на старлея, – я б надрала ей уши хорошенько – вот, было б правильно!
– Ну, – старлей усмехнулся, – к сожалению, нет у нас таких полномочий – говорят, нельзя калечить тонкую детскую психику; вот и вырастают… – он повернулся к Олесе, – родители-то у тебя есть?
Поскольку Олеся продолжила молчать, он принялся сам разматывать совсем недлинную логическую цепочку:
– Раз ты прописана в квартире, то не одна ж там живешь, так ведь? Значит, родители есть. А если товарищ отказывается писать заявление, получается, задерживать нам тебя не за что; остается отвезти домой, пока ты еще чего не натворила, а там уж родители пусть решают, что с тобой делать, – он сунул Олесе в карман паспорт, – давай, Кузин, грузи ее.
Олеся подняла голову и наткнулась на три пары внимательных глаз. В них читалось множество нюансов – от растерянности и разочарования до любопытства и жалости; хотя ненависти в них не было, но и понимания тоже. Олеся вздохнула и сама направилась к выходу. Она чувствовала внутри пустоту… вернее, пустоту нельзя чувствовать – она не чувствовала ничего! Жизнь закончилась, уместившись в один-единственный день, а то, что следовало дальше, не жизнь – если раньше она только догадывалась об этом, то теперь знала наверняка.
Олесю подвели к пропахшему бензином уазику, и Кузин открыл заднюю дверь. Олеся увидела тесную клетку с решетками и холодную металлическую лавку; еще с той давней школьной драки она боялась оказаться в этом жутком закутке, прочно отделенном от остального мира, но сейчас вдруг подумала, что там не так уж плохо, по сравнению с ее домом. Кузин снял наручники и Олеся сама залезла внутрь. Дверь захлопнулась; двигатель взревел и уазик тронулся. Прежде чем выехать на проспект, он пару раз попал задними колесами в глубокие выбоины, но Олеся даже не заметила этого; она тупо смотрела в окно, и лишь один раз тяжело вздохнула – когда они проезжали мимо сверкавшего огнями «Дырявого Барабана»; правда, он быстро исчез из вида – почти так же, как и из жизни…Олеся не поняла, почему машина вдруг остановилась и хлопнула передняя дверь. Когда внимание сфокусировалось, она узнала свой дом и свой подъезд; вернее, свой бывший дом и бывший подъезд – что она сделает, не важно, но совершенно точно, что не сможет здесь жить. Никогда! Ни под каким видом!
Сильные руки достали ее из клетки и повели к двери. Еще вчера она сгорела б со стыда под взглядами тети Наташа, сидевшей у соседнего подъезда, и пацанов, забывших о футбольном мяче и разинувших рты от удивления, но сегодня ей было все равно – она ведь больше не собиралась здесь жить. Не сопротивляясь, она шла в сопровождении двух людей с автоматами, и лишь на пороге обернулась, прощаясь со всем окружающим убожеством.
Поднявшись на этаж, Олеся остановилась, давая возможность позвонить в дверь; руки она держала за спиной, как настоящая арестантка, и, похоже, старлею это понравилось.
– Ты хоть сейчас объясни, зачем все это устроила? – спросил он ласково, как в кино, прикидываясь «добрым полицейским»; Олеся понимала это и не ответила.
Вздохнув, старлей нажал звонок, и тот откликнулся внутри квартиры. Послышались шаги – Олеся узнала шаркающую походку отчима и даже поняла, что тот не слишком пьян.
– Старший лейтенант Тимофеев, Центральный РОВД, – представился старлей, отвечая на еще не заданный вопрос, – откройте, пожалуйста.
– А у нас все в порядке, – испуганно сообщил отчим.
– У вас-то, может, и в порядке, а вот у Тихомировой Олеси Вадимовны, прописанной по данному адресу, нет.
Дверь опасливо открылась. Отчим стоял бледный, с дрожащими руками. Он выглядел таким жалким, что Олеся отвернулась.
– Вы что, пьяный? – старлей втянул носом воздух.
– Что вы, товарищ старший лейтенант! – глаза отчима забегали, а руки инстинктивно поднялись к груди, – это вчера… праздник у нас был… но у нас все тихо… – отчим старался дышать в сторону, зато смотрел на старлея с таким подобострастием, что Олеся даже усмехнулась. На нем были ужасные мятые брюки, падавшие с тощей фигуры без старого потрескавшегося ремня, и желтая майка с двухнедельным пятном кетчупа, – а что она, паршивка, натворила?
Улица Героев Летчиков не относилась к Центральному району, поэтому старлей не стал копать глубже, относительно происходящего в квартире.
– Уж натворила, – он совсем не грубо втолкнул девушку внутрь, – но люди оказались хорошие – не стали заявление писать. Она избила мужчину, причем не понятно, с чего и зачем… вы б показали ее психиатру, что ли.
– Я ей сейчас дам психиатра! – отчим протолкнул Олесю дальше по коридору, – спасибо за сигнал, товарищ старший лейтенант, – поспешно захлопнул дверь, и едва представители власти оказались по другую ее сторону, вновь почувствовал себя хозяином; больно схватив Олесю за ухо, он потащил ее в комнату.
– Что ж ты, сука, делаешь? Ментов нам только не хватает! Слышь, Любка!
Олеся увидела мать, безразлично сидевшую над пустым стаканом; почему-то она всегда умудрялась напиться именно тогда, когда дочери было плохо; сейчас, правда, она не спала, как в тот ужасный день, и по-дурацки сведя брови, погрозила пальцем.
– Дочь, ты на кого похожа? Пойди, немедленно умойся.
Смотреть на нее было еще противнее, чем на отчима, и Олеся с радостью скрылась в ванной; закрыв задвижку, подняла глаза к зеркалу – от слез весь великолепный макияж потек, превратив лицо в маску трагичного клоуна.
– Олеська, а ну, иди сюда! – раздалось под самой дверью, и Олеся услышала, как звякнула пряжка ремня, – снимай штаны, тварь! Сейчас у тебя глаза повылазят!
– Разбежался! У самого повылазят! – крикнула Олеся, скорее, по инерции, потому что ей было совершенно все равно, что будет дальше.
– Открывай, сучка! – дверь при этом дернулась, но задвижка устояла.
– Саш, не бей ее… – донесся из комнаты голос матери; он был совсем не агрессивным, и, наверное, это подстегнуло отчима.
– Ах, не бить?! – шаги, вместе с голосом, стали удаляться, – она ментов на хату наводит, а я спускать ей должен? Будут они тут копать – пьяный я или не пьяный!..
– Она ж… – мать громко икнула, – ребенок…
– Ты слышала, что мент сказал – она мужика избила! Она всех нас до зоны доведет! А ты, заступница, твою мать!.. Сейчас я тебя тоже проучу!..
Упал стул, послышался шум борьбы, треск рвущейся ткани и наконец характерные хлесткие удары; после каждого мать вскрикивала, а отчим повторял – Вот тебе!.. Вот тебе!..
…Так ей и надо… – равнодушно подумала Олеся. Взгляд остановился на серой коробочке с надписью «Gillette»; рука потянулась к ней сама, как вчера за висевшей на стуле сумкой, и вытащила тонкую блестящую пластину…
– Саша, меня-то за что?.. – мать уже пьяно рыдала в голос.
…А меня за что? – Олеся посмотрела на свою руку, – говорят, надо резать вдоль… Да что ж ты так орешь, дура? Тебя что, никогда не били?.. А ты привыкай – кого он будет лупить вместо меня?.. Она включила горячую воду, сунула под нее запястье. …Боже!.. К чему она вспомнила Его, неизвестно, но мысли запрыгали, словно шарики, – а ведь получается, что я все вернула – и телефон там остался, и деньги мент забрал… сумка!.. Как же с сумкой-то быть?.. Неужто все из-за нее?..
– Сашенька, пожалуйста, хватит!.. Больно же!..
…А мне?.. Олеся зажмурилась, но вместо мстительного Бога, не простившего ей сумку, перед глазами заплясали веселые цветные звезды. Наверное, просто вода была очень горячей, и она ничего не почувствовала; зато сделалось фантастически хорошо и спокойно – возможно, именно таким был мир на пресловутой Альфе Центавра…КОНЕЦ