Альфа и Омега
Шрифт:
— Мне на ум пришло другое сравнение — минное поле.
— Ну что же, похоже, нам придется идти сквозь него.
— А нельзя ли миновать его, пройдя по "зеркальному пути"?
Посланник хмыкнул:
— Пытаться уйти в иной континуум в этой толчее малых и больших небесных тел означает приговорить себя к смертной казни квалифицированного вида.
— Ну, тогда приступим, — сказал Леонид, подъезжая на кресле ближе к центральной панели управления.
Оповестив всех и призвав "держаться", Бакулин направил Город Снов, функции по управлению которым в зоне осложненной навигации он разделил с Посланником, к внешней границе астероидного поля. Он мог лишь надеяться на маневренность грациозной и прекрасной птицы, несущей их в безумный каменный водоворот…
…И в тот самый момент, когда Город Снов вошел
Уже более часа Леонид сидел перед огромной панелью управления, вцепившись в причудливо изогнутую основную рукоять контроля курса. Он бешено маневрировал, буквально протискивая корабль между огромными летающими скалами. Пот, что называется, в три ручья тек с него, но он почти не замечал этого, лишь изредка протирая глаза. В центре управления больше никого не было. Все понимали, что сейчас не могут сделать ровным счетом ничего, и все зависит от совместных действий Леонида и Посланника. Последний работал молча и сосредоточенно, с поразительной быстротой просчитывая траектории наиболее крупных камней и выдавая на экран наиболее приемлемые координаты полетного коридора. А Бакулин моментально реагировал, и казалось, что он, так же как и Посланник, сросся с машиной, чувствуя ее как собственное тело. Благодаря этому он ощущал и опасность, угрожающую со всех сторон. Именно это позволяло ему продвигаться вперед, не причинив кораблю ни одного увечья.
Посланник чувствовал, что Леонида ведет сейчас не столько сознательный контроль над аппаратурой управления, сколько чистый инстинкт самосохранения. И он не противился этому, понимая, что только так и можно совершить то, что еще, наверное, никогда никому не удавалось. Посланник помогал Бакулину, координируя импульсами своего мозга движения своего тела. Он также продолжал исправно выводить на экран координаты их продвижения, но видел, что Леонид давно перестал смотреть на них.
Долго так продолжаться не могло. Нервное перенапряжение давало о себе знать, а плотность потока камней, как назло, увеличилась. Несколько мелких камней ударили-таки по крыльям и туловищу птицы, ощутимо тряхнув корабль. Посланник осознал, что если в ближайшие пять-десять минут поле астероидов не закончится, они с Леонидом могут и не справиться. Он на несколько секунд отвлекся, пытаясь лоцировать границу поля. Но этого делать уже не пришлось.
Поле неожиданно закончилось, но весьма своеобразно.
Прямо перед ними возник астероид, настолько огромный, что избежать столкновения с ним при их скорости было практически невозможно. Попросту некуда было сворачивать. Астероид был подобен гигантской чаше, и они уже словно находились внутри. Это было грандиозная ловушка, созданная либо самой природой, либо волей авторов всего этого каменного месива.
Леонид словно очнулся. Его глаза сузились, он резко потянул рукоять на себя, явно собираясь выполнить "кувырок назад" в пространстве, что неизбежно привело бы к столкновению с летящими сзади астероидами. Но Посланник среагировал еще быстрее. Его нечеловеческий мозг нашел единственный возможный выход. Объяснять что-либо Бакулину в данный момент было просто некогда…
Посланник дал импульсный толчок энергией сквозь рукоять контроля курса. Разряд отбросил Леонида на спинку кресла, и десантник потерял сознание, не выпустив все же рукоять из рук. Посланник резко вернул корабль на прежний курс и активизировал батареи ГИПов. Мир вокруг словно затрясся в лихорадке. Посланник увидел, как исчез гигантский астероид-чаша, едва не лишивший всех их жизни. Перед ним вновь расстилался чистый от летающих глыб космос. Птица, наконец, вырвалась на свободу…
Через несколько секунд в центр управления вошел Владислав. Он вытащил из кресла бесчувственного Леонида и взял управление на себя, давая возможность Посланнику расслабиться после перенесенного напряжения. Оглянувшись на пройденный путь, Влад покачал головой: "Это просто невозможно!". Но факт оставался фактом: они сделали то, что поистине можно было назвать проходом сквозь невозможное.
Глава 10. Цена спасения
Первое время обзорные экраны работали без перерывов. Люди, тьяоро, да и сам Посланник не могли налюбоваться на гигантское произведение искусства — сияющий отраженным светом тысяч солнц Андромеды полураскрывшийся бутон розы. Это сооружение, как магнит притягивающее взоры, ни секунды не колеблясь можно было бы назвать величайшим шедевром, если бы не его назначение. Это и был своего рода шедевр — совершеннейшая машина смерти и разрушения, способная за короткий промежуток времени уничтожить чуть ли не всю Вселенную. Гениальное творение древнего существа, вызывающее коллапс трехмерного пространства, — Меч Самуила. Видит Бог: ни люди, ни тьяоро, ни, тем более, мудрый Посланник ни за что не решились бы высвободить такую силу, более страшную, чем неумолимый огонь тотальной аннигиляции. И только страх за судьбу своей Родины и ответственность перед всем человечеством и всей Вселенной заставляли их прибегнуть к этому последнему средству. И как бы громко и напыщенно не звучали эти слова, но так и было на самом деле.
Конечно, присутствовали и мотивы личной мести, и желание спасти своих родных и близких, но люди со всей ответственностью понимали, что их миссия действительно носит судьбоносный для всего человечества характер, что от них зависит очень и очень многое. Именно осознание этой ответственности поддерживало их, позволяло действовать на пределе физических и эмоционально-психологических сил, не давая "сломаться" под грузом навалившихся на них испытаний.
Видя это, Посланник не решался поделиться ни с кем, даже с Леонидом, который, как он уже понял, был, так же как и он сам, заложником обстоятельств, более серьезных и масштабных, нежели все происходящее в рамках миссии группы "Альфа и Омега", своими смутными ощущениями и подозрениями. Умудренный тысячелетним жизненным опытом Посланник был кое в чем дальновиднее своих создателей, кое-что понимал гораздо глубже. А потому все чаще в последнее время его посещало смутное чувство подвластности, предопределенности, предрешенности происходящих событий. Он никогда не был сторонником провиденциализма, и тем не менее, все чаще чувствовал себя участником некой грандиозной постановки, в которой все они, обладая определенной свободой действий, все же подчинялись воле невидимого режиссера.
Но Посланник сознательно старался не предаваться размышлениям на эту тему, и сосредоточил внимание на достижении первостепенной задачи их миссии. А насчет Леонида… он решил, что время еще не пришло, он решил все ему рассказать позже…
****
Гретта решительно убрала со лба липучку датчика медавтомата. Она уже чувствовала себя достаточно хорошо, и решила, что дольше оставаться в лазарете не стоит. Она хотела как можно скорее определиться со своим статусом на корабле. Хотя Гретта и понимала, что вряд ли с ней будут обращаться как с пленницей, этого ей было мало. Она хотела, чтобы люди стали доверять ей, и решила, что добьется этого, чего бы это ни стоило.
Девушка и сама не до конца осознавала, что вызвало в ней такую перемену, почему она — адепт Воздействия нарушила волю своей семьи и проникла на корабль. Хотя сами ее действия и не противоречили учению Воздействия, но она совершила их ради того, чтобы помочь чужакам, коими являлись для ее семьи земляне. И чем больше Гретта пыталась понять истинную, скрытую причину своего поступка, тем больше она понимала, что дело не только в стремлении искупить свою вину, и тем чаще ее мысли возвращались к Михаилу…
В силу своих идеологических установок Воздействие более консервативно, чем другие учения, относилось к вопросам отношений своих адептов с непосвященными, и ревностно следило за тем, чтобы приток крови в его семьи осуществлялся только из среды тьяоро, лояльно настроенных по отношению к Воздействию. Все еще отчасти находясь в плену у этих воззрений, Гретта относилась к людям как к чужакам, далеким от истинного учения, и сама мысль о том, что она всерьез думает о мужчине другой расы, казалась ей еретической. И тем не менее… Еще тогда, когда она впервые позволила ему притронуться к себе, выполняя поручение своей семьи, она почувствовала нечто такое, что никак не относилось к ее заданию.