Альфа-ноль
Шрифт:
Сосны, ели, реже кедры и лиственные деревья, похожие на дубы, каштаны и даже самые обыкновенные березы или что-то, на мой неопытный взгляд, от них неотличимое. По обеим сторонам от дороги частенько тянулись полосы густого кустарника, но ни разу никто не попытался выпустить из них стрелу.
Лишь однажды наткнулись на признаки угрозы. Дорога в том месте перевалила через затяжной подъем. Лес на его вершине рос скудный, здесь хватало обширных полян, усеянных россыпями валунов. На самой большой из них чернели головешки частокола, окружавшего несколько обгорелых груд бревен. Пару лет назад или чуть больше это были какие-то постройки, но огонь поработал здесь так хорошо, что определить их предназначение нельзя.
У
На кладбище совсем не похоже, а похоже на торопливо устроенные похороны. Видно, хоронили обитателей этого места, и вряд ли все они одновременно скончались от естественных причин.
Единственное свидетельство опасности здешних краев проехали в обычном темпе. И никто не проявил к нему интереса. Очевидно, обозникам прекрасно известна и дорога, и то, что на ней располагается. Им давно уже надоело разглядывать руины, и они не считают, что здесь может что-то угрожать сильнее, чем в иных местах.
Приближался вечер, когда Рисер неожиданно свесился с телеги и протянул мне руку:
— Залазь ко мне, пацан.
Гадая, в чем причина его великодушного предложения, я ухватился за грубую ладонь, попытался было ухватиться второй рукой за край движущейся со скоростью пешехода телеги, но воин легко выдернул меня с дороги.
Миг, и я уже сижу на соломе, а он протягивает мне кусок хлеба с ломтем желтоватого сала:
— На вот, пожуй. На ходу жевать — это совсем не то.
С таким утверждением не поспоришь. Напрягает только невиданная щедрость Рисера. До сих пор благородных поступков за ним не замечалось, как и внимания к моей особе. Кормился я дважды: вчерашним вечером и сегодняшним утром. Оба раза это была грубая каша из общего котла. Спасибо, что разваривали ее по крестьянскому обыкновению. То есть она получалась твердая, хоть кусками режь. Своей ложки у меня не было, как и миски. Но выдавали мне немного, комок легко помещался на ладони, прикрытой от жара лопухом. Приканчивал пайку я в пару минут. Впервые за всю вторую жизнь у меня проснулся аппетит, причем зверский. И столь жалкие подачки насытить его не могли, о еде думал постоянно. Потому пить приходилось литрами, это хоть немного заглушало голод.
Хлеба Рисер не пожалел. Да и сала прилично выделил. Это куда получше деревянной каши, в процессе приготовления которой ни масло, ни мясо не пострадали. В общем, у меня есть шанс наконец-то наесться.
Рисер, косясь уцелевшим глазом, покачал головой:
— Тебе к целителю надо. Не иначе как глист большой завелся. Уж больно лихо жуешь.
— Спасибо, — наконец-то догадался я поблагодарить.
— Деньги твои Кашик прибрал, — сказал Рисер.
Я непроизвольно напрягся, но жевать не перестал.
А воин продолжил:
— Тебя Атами заметил. Ты лежал в траве, шагах в полста от дороги. Мы с ним тебя принесли. Трава под тобой сильно мятая была. Видно, что ты там давно лежал. Может, даже не один день. Повезло тебе, что зверье лицо не обглодало. Кашик тогда подошел и деньги твои забрал. Ты на нас с Кролом думал, но мы тут ни при чем. Кашик сказал, что мертвецу монеты не нужны.
— Но я не умер. — Впервые за время разговора я оторвался от еды, чтобы высказать очевидную истину.
— Да, не умер, — кивнул Рисер. — Не знаю, что с тобой было, но от той хвори и следа не осталось. Слабоватый ты какой-то и странный. Руки у тебя не крестьянские. И взгляд не такой, как у простых пахарей. Да ты весь какой-то не такой. И Кашик деньги тебе не вернет. Жадный он. Загребущий. Все, что к нему попало, это с концами. Ты помог мне, а я не собака последняя, чтобы такое забывать. Денег
— Видел.
— Это пост факторский был. Даже не поняли тогда, что с ним случилось. Просто сгорел. И вся поляна сгорела вместе с ним. Дождей долго не было, высохла она сильно. Хорошо, что лес не занялся от пожара. Следов потому не осталось, а те, что были, непонятные. И тела некоторые выглядели скверно. У кого-то руки не хватало, а у кого-то и головы. Огонь такое сотворить не мог.
— А кто тогда, если не огонь? — спросил я.
— Кто-кто… Да кто-то. Не поняли мы, что это было. Вот такие дела тут случаются. Так что первый мой тебе совет: от фактории далеко не уходи. Она тут уже десяток лет простояла, а это для Темнолесья добрый срок. Может, еще столько же простоит, раз так удачно поставлена. И здешние давно уже о ней знают и стараются лишний раз не приближаться. Научены бояться. Страх — это иногда получше высоких стен защита получается. Вот и пользуйся. Второй мой совет посложнее будет. Держись за свою свободу. Ты Кашику никто, тебя в поле подобрали. Этот живоглот захочет сбить с кого-нибудь за тебя пару монет. Шли его далеко. Ты свободен, долгов за тобой нет. Свободного просто так в холопы не запишешь. Он, конечно, может так дело провернуть, что ты не отвертишься. Ты ведь простой пацан, а он прожженный. Но за тебя много не получишь, а за пару монет он сильно напрягаться не станет. Так что шанс у тебя хороший. Ну а третий мой совет, он важный самый. Найди кого-нибудь сильного. Заинтересуй его. Покажи, что ты ему полезный. Не забывай про свободу, но держись подле него. Делай все, чтобы он тебя прикрывал. Ты слишком слаб, сам по себе ты в таком поганом месте не выживешь.
— А если вернуться с обозом на юг? — не удержался я от вопроса.
— Путь неблизкий, за это время Кашик десять раз придумает, как тебя прибрать к рукам. Две монеты — не деньги, но и просто так на голову не упадут. Захомутает он тебя. И уж поверь, там, на юге, жизнь маслом не намазана. Для таких, как ты, не намазана. Слабакам везде плохо. Если хочешь, можешь, конечно, попробовать. Но я бы на твоем месте отсюда не дергался. Темнолесье — опасное место. Но оно как бы честнее других будет. Иногда проще здесь, чем на юге. Я тебе все сказал. Думай сам теперь. Те, кто думать не умеет, здесь живут еще меньше, чем слабаки.
К Черноводке обоз добрался незадолго до заката. Речь идет и о фактории, и о реке, название которой получила эта фактория.
Местность здесь значительно отличалась от почти плоской равнины правобережья. Последние часы обоз преодолевал одну холмистую гряду за другой. Землю нередко прорывали скалы, каменных развалов повсюду не счесть, а ручьи прорезали себе местами узкие русла с вертикальными стенами такой высоты, что падение с нее прикончит даже чистого омегу с десятой ступенью просвещения.
Близость реки не угадывалась до последнего, несмотря на то что лес в этом месте не был дремучим и часто отсутствовал на обширных пространствах. Черноводка открылась внезапно. Она здесь будто по рву протекала, ее правый берег представлял собой сплошную скалу высотой метров тридцать. И скала эта была даже не вертикальной, а хуже — обратно наклоненной стеной нависала над темными водами.
Сама река шириной не уступала Красноводке. В этом месте она разделялась на два одинаковых рукава, огибающих скалистый остров. Та его часть, которая находилась внизу по течению, была такой же высоты, как правый берег. И с двух видимых мне сторон такая же обрывистая. Зато сверху получилась плоская поверхность площадью около гектара.