Альфа-ноль

Каменистый Артем

Получен средний символ ци — 1 штука.

Получен средний знак атрибута Ловкость — 1 штука.

Рыба больше всего походила на осетра весом немногим за десять килограммов. Только нос заострен иначе, а бляшки куда больше, и они защищают тушу почти полностью с трех сторон, за исключением белесого брюшка. Там эти наросты тоже есть, но совсем мелкие, будто шершавые бородавки.

На вид поменьше, чем та кайта, которую я вытащил перед этим. Однако ПОРЯДОК указал на четвертый

ранг, а это соответствовало той хищнице, которая изрядно меня по воде потаскала. Именно она стала первым трофеем, едва не став и последним. Кто знает, что бы со мной случилось, не подвернись тогда под руку удачно расположенная коряга.

При этом меня одарили заметно щедрее. Или прибавка к Мере порядка сказалась, или какие-то неведомые мне особенности панцирников.

И если предположить, что четвертая ступень у рыб — это серьезно даже при сниженном размере, можно предположить и то, что в схватке сказались прибавки к атрибутам.

То есть я уже не тот слабак, каким был прежде, меня так просто по реке не потаскаешь.

— Бяка, гляди, что мы поймали, — довольным голосом выдал я. — Какой-то панцирник. Чешуи нет, чистить не надо. Удобная рыба.

Что-то с товарищем было не так. Скосив взгляд, я даже на миг испугался, подумав, что рыба, прежде чем успокоиться, поразила его каким-то смертельным боевым навыком. Бяка сейчас сам походил на рыбину. На рыбину, вытащенную из воды. Уставившись на улов немигающим взглядом, он совершал ртом те самые движения, которые присущи чешуйчатым созданиям, оказавшимся на суше.

— Что с тобой?! — напряженно спросил я, лихорадочно вспоминая, что полагается делать с людьми, у которых парализовало дыхательную систему.

— М… м… мое! Оно мое! — безумным тоном выдал Бяка. Но тут же встряхнулся и куда спокойнее (но тоже ненормально) добавил: — Наше! Наше! Оно наше! Все наше!

— Да что с тобой такое?!

Переведя на меня возбужденный взгляд, Бяка со стоном выдохнул:

— Па-а-а-анцирник!

— Ну да. Я так и сказал. Какой-то панцирник. И что с того? Ты ведешь себя так, будто мы императора боли за копчик поймали.

Бяка, плюхнувшись на пятую точку, расхохотался, колотя себя ладонями по коленкам. И хохот у него был таким, что, будь я создателем фильмов ужасов, тут же взял бы его на работу. Пускай озвучивает самые напряженные сцены, зрители из залов будут уходить седыми и заикающимися.

Да уж. Не зря его упырем кличут.

Чуть отсмеявшись, Бяка почти нормальным голосом спросил:

— Значит, ты не знаешь?

— Что не знаю?

— Значит, не знаешь, — сам себе ответил Бяка и добавил: — Считать умеешь. Читать умеешь. А такое не знаешь. Ты какой-то странный.

— Ага, я такой. Давай уже колись, что с этим панцирником не так.

— Все так. Это же панцирник.

— Тогда что с тобой?

— Со мной тоже все хорошо. Я же просто панцирника увидел.

— Значит, плохо со мной… — констатировал я.

— Да, плохо, — кивнул Бяка. — Панцирников у нас почти не ловят. За весь год штук двадцать поймали. За прошлый

год. Да и то это случилось в конце лета. Они ведь странные, они икру не весной мечут, а в конце лета и в первые дни осени. Это сезон, когда они страх теряют. Но не так уж и сильно теряют, потому что и тогда редко попадаются. Они как кайты: не идут в сети, не идут на крючки, не идут в верши. Их не затащить бреднем, не подцепить на самоловные крючья. Вот потому и редко попадаются. Даже реже кайт. Во много раз реже. И только в конце лета и начале осени.

— Судя по твоей реакции, тебя удивила не редкость, а что-то другое.

— Угу, — кивнул Бяка. — Это ведь не кайты. Это дороже. Это сильно дороже. Очень сильно. — Глаза упыря сверкнули. — И оно мо… Оно наше! Наше!

Глаза уже не просто блестели, в них полыхало пламя алчности. Похоже, этот панцирник и правда чего-то стоит.

Я попробовал успокоить не на шутку возбудившегося товарища:

— Да расскажи уже, что тут такого дорогого.

— Икра, — коротко ответил Бяка.

— И что дальше? — не останавливался я.

— Он начинает метать икру в конце лета.

— Это я понял.

— Икра у него дорогая, — вкрадчиво добавил Бяка.

— Об этом я тоже догадался.

— Она очень дорогая. Очень. Это не самая высшая специя, но так дорого… так дорого… И это наше! У-у-у-у-умм!

— Дороже мозга кайты?

— Мозг кайты — это то, чем мы Карасей обливали, — снисходительно ответил Бяка. — Каждая икринка по квадратику. Жаль, икра крупная очень. Самцы попадаются редко. Реже самок. Молоки — тоже специя, но — так себе. Не очень. Почти как мозги кайт. Это самка. — Упырь трясущейся рукой погладил рыбину по светлому брюху. — И она наша! Мы сможем купить много еды! Лучшей еды! Мы не будем голодать зимой! Мы вообще голодать не будем! Никогда!

— Если икра и правда такая дорогая, надо этими панцирниками серьезно заняться, — задумчиво протянул я.

— Что ты сказал? — насторожился Бяка.

— Да стайки панцирников иногда рядом проносятся, где течение сильное. Я ведь их еще с берега замечал, но не знал, кто это. Думал, что это какие-то необычные кайты.

— Ты видел их не один раз?! — Упырь вытаращил глаза, в каждом из которых плескалось по четыре океана жадности.

— Не раз, не два и не десять. Нечасто проносятся, но и нередко. Я ведь эту стаю издалека заметил, специально им под нос блесну закидывал. Если увижу еще, снова так сделаю. Может, наловим их штук пять, если повезет.

— Штук пять?! — пискнул Бяка, чуть за сердце не схватившись.

— Ну, больше вряд ли успеем. Не так уж часто они здесь проплывают, а время уже давно за полдень перебралось. Ты тоже можешь в этом помочь. Я покажу, как выглядят всплески от панцирников, будешь их высматривать.

— Если ты поймаешь еще одного… еще хотя бы одного… — Бяка задумался и уверенно добавил: — Это будет счастье. Мое счастье! Наше!

Глава 30

СУРОВЫЙ МЕЛКОНОГ