Альфарий: Голова Гидры
Шрифт:
Я никого не видел, не слышал хрипа дыхания, не чувствовал запаха пота. Я был один.
Я снова запер контейнер, потому что маскировка заключается не только в том, как скрыть себя в настоящем, но и в том, что не следует оставлять следов из прошлого. К сожалению, мой выход из этого места не получится так легко скрыть. Мои сравнительно большие размеры исключали возможность протиснуться через воздуховоды или вентиляционные системы. Я собирался воспользоваться дверью, хотя это и раздражало меня, так как я не мог знать, есть ли снаружи охранники и не вызовет ли активация двери тревогу. С другой стороны, если сюда прибудут войска, чтобы выяснить, кто
Я активировал дверь и вышел. Коридор был пуст.
Многие люди, преодолевшие имперские системы безопасности, направились бы вовнутрь, к самому Святилищу Империалис. Я этого не сделал. Я направился обратно тем же путем, каким прибыли контейнеры, руководствуясь врожденным чувством определения направления. В ста сорока метрах к юго-востоку я обнаружил еще одну дверь, которая вывела меня к лифту, которой привел меня сюда, и направился на нем обратно на поверхность.
Должен признаться, я не ожидал увидеть с другой стороны двери одетого в золото Кустодия, который с вызовом направил на меня свое копье хранителя.
— Назови се…
Окончание слова была прервано, когда мой метательный клинок погрузился в его горло.
Легио Кустодес очень крепки. Болтер на конце копья заговорил, посылая реактивные снаряды в то место, где мгновение назад была моя голова, потому что я качнулся вправо еще до того, как клинок покинул мою руку.
Я немедленно сократил расстояние до него, потому что, как бы быстр я не был, я не мог обогнать болтерные снаряды, которыми стрелял воин. Он активировал силовой клинок своего копья со скоростью мысли и направил его на меня, но я уже поймал оружие за рукоять и ударил его спиной и бедром.
Кустодии большие, сильные воины, даже более крупные, чем Легионес Астартес, но хотя этот немного и превосходил меня ростом и был нагружен дополнительным весом своей аурамитовой брони, моей силы и рычага копья оказалось достаточно, чтобы перебросить его через плечо, чтобы он с грохотом приземлился на спину.
Я вырвал копье стража из его руки, перевернул его и вонзил клинок ему в грудь прежде, чем он успел среагировать. Я не опасался, что он поднимет тревогу перед смертью; мой метательный клинок, перебивший ему гортань, уже исключил эту возможность.
Первым мои убийством, лицом к лицу, стало убийство одного из элитных гвардейцев моего отца. Я не знал имени этого воина — как и мириада имен других Кустодиев — но он явно не ожидал, что встретит врага, настолько превосходящего его в военном мастерстве в туннелях под Императорским дворцом.
В этом то и был смысл.
Не стану отрицать, что этот бой меня очень взволновал. Это был первый раз, когда я испытывал свои силы в поединке с реальным противником, и мои рефлексы и инстинкты, отработали именно так, как я того и ожидал, рассчитывая на гений того, кто меня создал. Конечно, убийство Кустодия не входило в мои планы — по крайней мере, не на такой ранней стадии проникновения — но теперь мне просто придется приспособиться. Я намеревался проникнуть в Императорский дворец и смешаться с просителями, став одним из многих. Однако мертвое тело у моих ног подарило другой возможный вариант. В конце концов, Кустодий не так уже сильно и превосходил меня в размерах.
Я могу стать одним из немногих, с гораздо меньшей вероятностью быть проверенным. Опять же, система…
Я решил рискнуть и потратил время на то, чтобы спрятать тело в том же контейнере
Гибкость и наличие множества резервных вариантов — вот ключ. При более простом подходе план может быть направлен либо на то, чтобы полностью избежать препятствий, либо на то, чтобы преодолеть их с помощью грубой силы. Этой методологией можно достичь определенного успеха, но она слишком зависит от условий и окружающей обстановки, из-за чего и остается предсказуемой. Принимая же препятствия, с которыми вы столкнетесь, и используя их в качестве ступеней, чтобы увеличить ваши шансы на успех, вы сможете провернуть задуманное гораздо более изящно и эффективно.
Мне не терпелось узнать, как далеко я смогу зайти.
Существует старая Терранская пословица, истоки которой давно забыты, она гласит о невозможности изготовления продукта питания без уничтожения некоторых ингредиентов.
Вы можете удивиться, почему я, сын Императора, так бессердечно убил одного из Его избранных охранников. В конце концов, это был воин, которого мой отец избрал в качестве одного из Своих охранников, одарил тщательно выбранными генами и в которого вложил значительные ресурсы, затраченные на обучение и производство снаряжения. Вы можете подумать, что с моей стороны было не только жестоко и не нужно, но и расточительно казнить его, когда он просто пытался исполнить свой долг.
И вот тут мы с вами расходимся во мнениях.
Во-первых, целью этого воина было обнаружить и либо усмирить, либо уничтожить незваных гостей. Его попытка сделать это не увенчалась успехом. Он потерпел неудачу и тот факт, что противник, против которого он выступил, превосходил его, не отменяет этого. Если воину поручено удерживать позицию, а он этого не делает, то количество или качество врагов, против которых он сражался, имеет значение только для историй, которые могут быть рассказаны о нем впоследствии. Влка Фенрика заставляют своих скьяльдов петь великие песни о своих героях, но они, похоже, предпочитают восхвалять хоть и славные, но провальные деяния, нежели эффективные, но непритязательные победы.
Во-вторых, Малкадор ясно дал понять: я должен сделать всё, что потребуется, чтобы сохранить то, что они с отцом построили. Я не мог уклониться от какого-либо действия, если оно действительно требовалось, независимо от моральной стороны вопроса. Кровь одного верного слуги на моих руках была ничем по сравнению с этим долгом.
В-третьих, мне нужно было убедиться, что я сам не неудачник. Мне нужно было узнать, что я могу действовать быстро и уверенно и не избегу насилия, и я не мог позволить, чтобы первое мое испытание пришлось на момент величайшей важности. Есть еще одна старая Терранская пословица, которая принимает форму вопроса, не вполне переводимого на готик, но которую я смогу лучше всего передать так: «Может ли по-настоящему познать себя тот, кто не сражался?»