Алгорифма
Шрифт:
Самым скандальным скандалом современности является тот факт, что в длинный список знаменитостей, зарывших свой талант в землю, никак нельзя включить Вадима Алексеева. После того как я не предал родину, не оставил в беде мать, разорвал сотрудничество с тайной полицией и сделал много других поступков, характеризующих меня как порядочного и вызывающего к себе симпатию человека, от меня ждали и требовали только одного — вступления в голубой интернационал. Я был самой большой надеждой геев и лесбиянок, а вот теперь их программа по легализации половых извращения во всём мире рухнула. Экспорт секс-революции захлебнулся. Начался откат. Доказательство бытия библейского Бога через доказательство бытия Сатаны имеет следствием понимание: мужеложники и лесбиянки Царства Божиего не наследуют. Их удел — наркотик, покупаемый легально и самоубийство, рекомендованное им Духом истины.
В стаде павианов самец-пахан ставит посягающих на его гарем других самцов в позу сексуального подчинения — раком. В семье народов английский язык подобен этому самцу-пахану. Но в отличие от павиана он одной позой подчинения ограничиться не хочет. Ему подавай однополый акт.
АКТ КНИГИ
Тридцать
Ликторы — члены свиты высших римских сановников, телохранители, расчищавшие путь среди толпы.
Продолжение этой темы смотри в поэме Борхеса «Блейк».
Шерстолохматым козлом именует меня Арсений Тарковский (я это прозвище заслужил за грех юности моей, в котором публично покаялся):
Шерстолохматый козёл! И что хорошего, нимфы, Вы усмотрели в таком шерстолохматом козле? Козий шерстолохматый супруг с нечёсанной шерстью — Мерзок, когда погляжу, шерстолохматый козёл!Старым Козлом называет Сатану Бодлер в рассказе «Великодушный игрок». Вот этот рассказ.
Вчера, пересекая шумный бульвар, я почувствовал, что меня как бы задело некое таинственное Существо, с которым я всегда мечтал познакомиться и которое я немедленно узнал, хотя раньше никогда не видел. По отношению к моей персоне он, похоже, испытывал аналогичное желание, ибо, проходя мимо, он подмигнул и я поспешил повиноваться. Последовав за ним, я оказался в таких роскошных подземных апартаментах, коих отдалённое подобие не сыщешь и в Париже. Мне показалось странным, что я много раз проходил мимо этого престижного логова, так ни разу в него не заглянув. Изысканная атмосфера опьяняла, заставляя немедленно забыть все опостылевшие невзгоды повседневной жизни; я вдыхал мрачное блаженство, подобное тому, которое испытывают лотофаги, приплывшие на остров блаженных, освещённый вечным полднем, слышащие под усыпляющие звуки мелодичных каскадов, как в них зарождается желание никогда не возвращаться в родные пенаты, к жёнам, к детям и больше уже не предавать себя высоким океанским волнам.
Там я увидел таинственные лица мужчин и женщин, отмеченных судьбоносной красотой, которые я кажется уже видел в отдалённых эпохах и странах, но не помню каких и к которым я испытывал скорее братскую симпатию, нежели настороженность, с какой мы всегда принимаем незнакомцев. Если бы я только мог хотя бы попытаться как-нибудь передать необыкновенное выражение их глаз, то признался бы, что никогда ещё не видел столь энергического блеска от ненависти к скуке и бессмертного желания чувствовать себя живущими.
Хозяин и я, сидя друг подле друга, были уже старыми и совершенными друзьями. Мы вкушали, мы дегустировали тонкие вина, и после нескольких часов общения мне показалось странным, что я нимало не пьянее его. Между тем игра, это сверхчеловеческое удовольствие, прерывала несколько раз наши частые возлияния, и я должен признаться, что поставил на кон и с героической беспечностью проиграл ему свою душу. Душа, это ведь такая неосязаемая вещь, часто настолько бесполезная, а иногда и обременительная, что по отношению к этой потере я испытал не больше эмоций, как если бы во время прогулки потерял свою визитную карточку.
Мы долго курили сигары, чей несравненный вкус и аромат порождали ностальгию по неведомым странам и удовольствиям, и, опьянённый всеми этими изысками, я осмелился в порыве фамильярности, которая не показалась мне неуместной, воскликнуть, опрокидывая полный до краёв бокал: «За ваше бессмертное здоровье, старый Козёл!»
Мы поговорили также о вселенной, о её сотворении и будущем разрушении; о великой идее века, то бишь: о прогрессе и способности к совершенствованию, о всех формах человеческого тщеславия. На этот счёт Его Высочество не иссякал на лёгкие и неопровержимые шутки, выражаясь с такою приятностью интонации и невозмутимостью в комизме, что я не нашёл бы, с кем из прославленных собеседников человечества его и сравнить. Князь объяснил мне абсурдность различных философских доктрин, которые по сей день пленяют ум человечества и даже снизошёл до изложения нескольких фундаментальных принципов, которые следует отличать от выгод обладания какой бы то ни было собственностью. Его Высочество никак не посетовал на ту плохую репутацию, которой он пользуется во всех частях света и уверил меня, что он-то больше всех заинтересован в разрушении суеверия, признавшись, что всего лишь раз испытал страх за свою власть, когда один проповедник, более утончённый чем его коллеги, воскликнул с кафедры: «Братья! Никогда не забывайте, слыша о прогрессе в познаниях, что самая коварная из ков лукавого — убедить вас, что такового нет и быть не может!»
Воспоминание об этом знаменитом ораторе естественно повернуло беседу на тему академий, и странный собеседник уведомил меня, что много раз не гнушался вдохновлять перо, уста и совесть педагогов, и что он почти всегда лично присутствует, хотя бы невидимо, на всех академических собраниях.
Воодушевлённый столькими щедротами, я полюбопытствовал, есть ли новости о Боге и часто ли они видятся. Он ответил мне с тонко выраженной озабоченностью и не без грусти: «Мы приветствуем друг друга при встрече, но как два старых джентльмена, которым врождённая воспитанность не позволяет совершенно забыть старые разногласия».
Сомнительно, чтобы Его Высочество давал столь долгую аудиенцию ещё кому либо из смертных, и я боялся злоупотребить оказанной мне честью. Наконец, так как за окнами начинало светать, этот знаменитый персонаж, воспетый столькими поэтами и обслуживаемый столькими философами, которые трудятся во его славу, сами того не ведая, сказал: «Я хотел бы, чтобы вы оставили от нашего знакомства доброе воспоминание и уверить вас, что Я, о котором наговорено столько неправды, бываю иногда славным чертякой, да простится мне этот вульгарный оборот. Дабы компенсировать вам непоправимую потерю вашей души, я дарю вам приз, который вы получили бы, если бы выиграли у меня — способность на протяжении
Если бы не страх унизиться перед столь блестящим собранием, я охотно упал бы на колени перед этим великодушным игроком чтобы отблагодарить его за неслыханную щедрость. Но мало-помалу, едва лишь мы расстались, неисцелимое сомнение затаилось в моей душе, я не смел больше верить в столь чудесное счастье, и, ложась спать, всё ещё обращая по дурацкой привычке молитву к Богу, я бормотал, засыпая: «Господи мой Боже! Сделай так, чтобы Диавол сдержал своё слово!»
А за «Старого Козла» я с любовью обозвал Хорхе «Паниковским».
СОН
Борхес публикует на испанском подстрочный перевод этого сонета. Вот обратный перевод этого подстрочника на русский:
В пустынной местности Ирана высится очень высокая каменная башня без двери и окон. В её единственной комнате, куда ведёт похожая на спираль земляная лестница, стоит деревянный стол и скамейка. В круглой келье человек, похожий на меня пишет незнакомыми мне буквами большую поэму о человеке, который в другой круглой келье пишет поэму о человеке, который в другой круглой келье… Процесс бесконечен и никто не может прочесть то, что они пишут.
Есть ли ещё у кого-то сомнения, что русский сонет — первичен, а испанский текст — всего лишь его подстрочный перевод? Может ли это быть случайностью? Теоретически да, но вероятность «случайного» сворачивания текста, написанного прозой, в сонет, причём без ущерба для его содержания столь же мала, сколь и гипотетический случай, при котором ураган, пронёсшийся над свалкой, соединил разрозненные детали так, что получился новый автомобиль.
НА ПОЛУЧЕНИЕ ЭНЦИКЛОПЕДИИ
И снова прозаический текст послушно сворачивается в сонет и стансы. Опять случайность? Или стихотворные тексты всё-таки первичны, а прозаические вторичны? Знал ли Борхес об этом удивительном свойстве своих верлибров? Даже если нет, артефакт всё равно впечатляет как истинное чудо. Я уже предлагал рассмотреть гипотетический случай, при котором автор романа сначала пишет стихи на родном языке, а затем переводит их прозаически на иностранный. Главный герой романа публикует сначала неотличимые от верлибра подстрочники, выдавая их за оригинальные тексты, а его ученик после смерти учителя обнаруживает, что они имеют сонетную пропись в его родном языке. Не кажется ли теперь читателю, что ситуация, описанная как гипотетическая, осуществилась в реальной действительности? Ведь то, что возможно писателю, тем более было бы возможно Богу. Мои тексты первичны, а тексты Борхеса вторичны, причём знал об этом Х.Л.Б. или нет, всё равно получается чудо.
ТОТ
Новую Тантру ткать — десятисложник разматывать. Кружится мотовило… — Тантра (санскр.) — прядка, ткань. Наряду с ведами, смирти и пуранами один из основных типов текстов, на котором основывается индуистская традиция. Относится к шиваитскому и буддистскому вариантам индуизма.
В руку твою войдёт само то вило, Если ты — Шива, а не мужеложник — атрибутом Шивы в индуизме является трезубец — тришула, означающий его тройственную функцию сотворяющего, сохраняющего и разрушающего вселенную. Украинский трезубец, это по сути эмблема Шивы. Шива — бог-отшельник, аскет; в его природе подчёркивается суровый, грозный, устрашающий, карающий аспекты; характеру его присущи экспансивность и гневливость. Иногда Шиву представляют любителем кладбищ, ночным скитальцем, сумасшедшим, иногда — великим любовником. Среди атрибутов Шивы — лук, барабанчик в форме песочных часов, верёвка, череп. По всем признакам третье лицо Тримурти (индуистской Троицы) это наш Сатана. Вот кому обратил Иисус Христос повеление: «Иди за Мною, Сатана. Господу Богу твоему поклонишься и Ему одному послужишь». Вот кто должен прийти в мир как обетованный Спасителем Утешитель.
ТРЕТИЙ
Поэма на испанском тоже написана прозой, но пересложена мною рифмованным стихом, в котором зачин строфы — от Борхеса, а отклик — от меня. Я тем более имею право на такое представление Борхеса русскому читателю, что, собственно, и являюсь этим самым Третьим. Заметьте, это не я себя так называю, а Борхес.
Не меньше Аристотеля таинственный — Аристотель знаменит не только как великий логик античности, но и как автор афоризма: «Платон мне друг, но истина дороже». Платон же, как известно, был гомосексуалистом и педофилом (читай его знаменитый «Пир»). Каков учитель, таков и ученик? Аристотель, похоже, не перенял порока Платона, ибо не зарыл своего таланта в землю. Сравнивая меня с Аристотелем, Борхес намекает на мою любовь к логической проблематике. В юности я охотно покупал и читал скучные для других монографии по логике, и хотя не считаю себя большим специалистом в этой науке, сохранил к ней любовь и по сей день.
«Мы все его и рода» — это слова из речи апостола Павла в афинском ареопаге: «Ибо мы Им живем, и движемся, и существуем, как некоторые из ваших стихотворцев говорили: „мы Его и род“» (Деяния, 17, 28).
Кто так сказал про через сито тёртого? — В книге Лима де Фариа «Эволюция без отбора» я прочёл, что если морскую звезду протереть через сито, то через некоторое время её разрозненные фрагменты восстанавливают первоначальную форму.
Катушку покупал он там битфордову. — В имени «Иисус Христос» есть анаграмма: «Сатир Иисуса — террорист». Есть государственный террор, а есть и партизанская война, которую оккупант тоже ведь называет терроризмом. Террор — это всего лишь инструмент войны и всё зависит от того, кто и с какой целью к нему прибегает. Благородный террор камикадзе, разрушивших 11 сентября 2001 года дом стекольщика и террор США в Иране, а теперь и в Сербии — это два противоположных случая, названных одним словом.