Алхимия и ее жертвы
Шрифт:
Пока полуэльфийка предавалась мечтаниям, Мастер сообщил, что отправил письмо. Пришло время ужина, за которым подали рыбный пирог и маковое молоко. Мастер подавал такую еду только зимой, считая её согревающей, летом же ограничивался молоком и супом. Ада жадно поглощала пищу, скрывая волнение от ответа, который должен был прийти с минуту на минуту. Даже замечания Мастера не могли заставить ее есть медленнее.
Почтальон с письмом для Ламлиса постучал в дверь.
– Ах, это ответ!
Ада взяла у него письмо и Вернулась в столовую.
– Мастер! Пришло! Письмо пришло! – Ада махала конвертом. – Мастер! Можно я вскрою его?
Ламлис кивнул.
Часть 3
Ада
“Уважаемый Мистер Мальгалат.
Амакиир прежде желает обсудить один момент касаемо мисс Гастангс и ожидает её завтра в два часа дня в редакции”.
– Ах, он согласен! Мастер! Мастер! – хлопала в ладоши Ада. – Завтра пойду к нему. Меня сопроводит Абигаль, так что издательство найдем, не потеряемся.
Мастер лишь покосился на письмо. Из его рассказов Ада помнила, что редактор обычно просит выслать черновики по почте, а не приносить самолично. Тонкости светского общения подсказывали, что, раз знакомый пригласил только Аду, то, вероятно, намеревается совершить низкий поступок. Долгий опыт общения с ним вызывает предположения о его самых корыстных помыслах. Ламлис бросил:
– Как быстро он согласился.
– В самом деле?
– Завтра я буду тебя сопровождать. Не помню, чтобы он был настолько сговорчив.
– Ах, Мастер, – Ада растворилась в блаженстве, – спасибо.
На следующее утро за завтраком Ада сидела сонная. Глаза слипались, а зевота подступала ежеминутно. Вчерашняя радость подавила желание спать. Ламлис листал свою тетрадь и поглядывал на дверь. На завтрак обещали явиться младшие мистер и мисс Мальгалат, Ауст и Джеленетт. Они были единственными детьми в семье. Детей поручили заботам гувернантки, как и было принято во всякой почтенной эльфийской семье. Они слыли благопристойными эльфами, общество их уважало. Их мнения в свете чтили, а образ мысли всегда совпадал с общепринятым. Когда супруга Ламлиса скончалась от сердечного приступа, оба зажили самостоятельно. Ламлис с горечью отзывался об их судьбе: Ауст овдовел спустя несколько месяцев после женитьбы, а Джеленетт осталась старой девой. Оба переехали в имение на окраине города. Привычка посещать отца по вторникам осталась за ними, позволяя видеть его вместе с подопечной.
Культуру визитов соблюдал каждый благовоспитанный эльф. Если эльф не соблюдал это правило, то его исключали из света, что для них было смерти подобно. Именно так они поддерживали социальные связи и уровень жизни расы. Вопреки распространенной практике обмениваться визитами со всеми, с кем более-менее водилось знакомство, они не допускали в свой круг представителей прочих рас. Даже впустить эльфа из южного края в общество северных эльфов виделось осквернением. Считалось, что изящество общения не должно уступать изяществу самих эльфов, потому соблюдение приличий возводилось в ранг искусства, обязательного для каждого благовоспитанного эльфа. Инородцы, которым удавалось разбогатеть, водили знакомства с себе подобными.
Ламлис Мальгалат пользовался привилегиями возраста, потому только принимал визиты. Его дом посещали лишь его дети.
Ауст и Дженелетт были похожи внешне: природа одарила обоих медной кожей и тусклыми русыми волосами. Высокий рост и угольно-черные глаза, отражавшие усталость, делали их похожими на деревья, что сбросили листву раньше положенного. Джеленетт всегда носила коричневое сукно и закрытую одежду, подчиняясь приличиям для положения старой девы. Ауст не снимал траурной повязки на руке и отказывался расставаться с коричневой шерстью. Лица их, одинаково хмурые, заставляли думать, что разница в возрасте у них минимальна, однако брату едва исполнилось четыреста лет, а сестра давно шагнула за пятисотлетний рубеж. Ламлис помнил, что при жизни их матери они радовали окружающих легким нравом, но время и самостоятельная жизнь очерствили их души. Они провели махинации с бумагами и забрали его родное имение, и теперь Мастер был вынужден платить за аренду дома из своей пенсии. Ада задавалась вопросом: как у добродушного Ламлиса могли вырасти такие дети?
После краткого обмена любезностями все уселись за стол и принялись пить чай с маковым молоком и чёрным хлебом. Ламлис занимал гостей рассказами о событиях из газет, а его дети справлялись о его здоровье.
– Говорят, – вещал Ламлис, – выставку достижений в этом году перенесут. Возможно, это даже к лучшему: ничего путного на ней который год уже не представляют.
– Верно, – подхватил Ауст, – лишь бы денег собрать да зевак усладить…
– Мастер, позвольте! – вставила Ада. – Мы же не были там. Откуда нам знать, что там есть? Колонка в газете не даст полного представления.
– Ада, вы забываетесь! – вырвалось у Дженелетт.
Ауст и Дженелетт покосились на Аду. Размашистость движений, резкий и слишком звонкий голос вызывали у них усмешки. Открытость девушки виделась им изъяном. Между тем Ауст и Дженелетт жаловались на холод и докучали сплетнями о соседях. Скука настолько одолела Аду, что Ламлис разрешил ей удалиться. Когда полуэльфийка ушла, гости принялись выражать неодобрение:
– Папенька, – нарочито протянула Джеленетт, – вы не находите, что Ада ведет себя неприлично? Она снова разговаривает с нами так, будто она эльфийка. Скажите же ей, что это не подобает ее положению.
– Мы верим в доброту её души, – уныло сказал Ауст, – но сомневаемся, что ведет себя она прилично. Где ее скромность и покорность? Право же, она слишком увлекается науками! Умеет ли она стирать, готовить или хотя бы штопать чулки? Подумайте над тем, что она будет делать в будущем.
Ламлис на это тяжко вздохнул. Его дети изъяснялись, как и прочие эльфы в стране. В Лапурандии людей считали идеальными слугами, так как те обладали подвижным умом, но в них недоставало возвышенности души и грации. Ввиду их несовершенства отношение к ним складывалось как к тем, кто обязан эльфам за то, что они позволили им служить. Редкий человек доживает до ста, а то и до пятидесяти лет, потому эльфы платили им не больше пятнадцати золотых монет в год.
Эльфы считались образцом совершенства, они занимали все высокие должности. Хоть Ламлис рассказывал ученице примеры, когда эльфы утрачивали свои хорошие качества, общее мнение оставалось таковым. Именно представители этой расы обладали огромными состояниями и все благами общества. Большинство эльфов жило более семисот лет в довольствии и роскоши, если, конечно, не допускали ошибок, как отец Ады.
Полуэльфы пользовались двойственной репутацией. Казалось бы: природное изящество и живой ум сочетались в них. С одной стороны, они связаны родством с эльфами, отчего зерна благородства засеяны в них. С другой, они связаны с людьми, рабочим классом. Их заклеймили как результат нравственного упадка эльфов. Из-за смешения кровей они редко переступали рубеж в двести лет.