Алхимия
Шрифт:
Повелительная жажда Истины, неостановимое возвращение, пусть пока только некоторых пламенных душ, к единственной и спасительной Традиции, постепенное превращение ея в движение, порождаемое инстинктом самосохранения, в конце концов должно привести к тому, что именно в недрах вечной науки алхимии лучшая часть человеческого общества начнёт искать ответа и противодействия жестоким злодеяниям и опасностям, порождённым современной спагирией. Именно в сегодняшней науке — увы! — совершенно безнаказанно проявляется бесстыдная гордыня и неутолимая жадность!
Вот почему мы всегда заявляли и не устаём повторять — везде, всюду и поскольку это возможно: существуют
Что же до телевидения, этого воистину «опиума для народа», средства коллективного озверения, целиком превратившегося в восстание против естества, то каковы же все мы, не способные разрушить и уничтожить, вопреки всему, это вездесущее, безжалостное и неумолимое орудие порабощения?
Конечно, нет более нужды заниматься долгими и глубокими исследованиями по исчислению Числа Зверя, дабы разгадать загадку, загаданную нам святым Иоанном, возлюбленным учеником Спасителя, в тринадцатой главе Откровения:
Зде мудрость есть. Иже иматъ оум, да почтёт число зверино: число бо человеческо есть и число его, шестьсот шестьдесят шесть[7].
Для нас несомненно, что физики не способны обнаружить ужасающее излучение, о котором мы узнали из иных источников и иными путями, и получили право рассказывать. Разумеется, речь идёт вовсе не о тех лучах, что улавливают внешне ошеломляющие, направленные в небо дива (monstres), носящие абсурдное имя «радаров» (au radars — разг. как в тумане, плохо соображая — перев.), и не способные вызвать ничего, кроме саркастической ухмылки.
Джонатан Свифт, описывая путешествия Гулливера в Лапуту, рисует скорбную картину имеющего произойти с нашими городами и весями ввиду приближения атомного века, «эры счастья», обещанной человечеству: земледельцы обитают на бесплодных землях, занимаясь бессмысленным и необъяснимым трудом, а горожане, одетые в рубища и ветошь, с блуждающими взорами снуют среди домов, обращённых в руины.
Весьма любопытно, что привлекательный и популярный герой Путешествий в некоторые отдалённые страны света — «Travels into several remote Nations of the World» — Гулливер не мог покинуть этот летучий остров (l’^ile volante), описанный как бы в предвидении знаменитых «летающих тарелок», не будучи выведенным из этой юдоли запустения по указанию властителя Муноди (par le grand seigneur Munodi), имя которого означает Мировой Нуль (z'ero du Monde) — «0 Mundi». Так на тайном языке, малом языке (petit langage), «little language», настоятель церкви святого Патрика, отделив 0 от родительного падежа именования Мира, Mundus, по буквам сложил слово-вопль, вопль отчаяния.
* * *
Так ради чего дерзко покушаться на волны, которые древние философы справедливо именовали высшими и небесными водами и которые вовсе не суть то, за что их выдают преданные злу обманщики и их невежественные жертвы, насыщающие небо паразитическим электромагнетизмом? Что им всем, сознательно или бессознательно вмешивающимся в силовой поток, о котором мало что известно даже самым крупным современным учёным; истинные же алхимики знают и используют эти тончайшие силы при своей минеральной работе в недрах философского микрокосма!
Увы! куда может завести подобное равнодушие наше бедное человечество, в упоении идеей земного счастья не ведающее о своём неизбежном уделе и близкое сегодня, как никогда, к концу:
«Dies irae, dies ilia,
Solvet saeculum in favilla».
Jour de col`ere, ce jour-l`a,
Il r'eduira le monde en cendres.
День гнева, вот он, летит,
В золу и пепел мир обратит.
Гюисманс устами Дюрталя, с опущенной вниз головой слушающего эту песнь возмездия, изрекает:
«…это был крик абсолютного одиночества и ужаса.
В этих строфах воистину дышала божественная ярость. Она принадлежала не столько кроткому Богу милосердия, кроткому Сыну, сколько неумолимому Отцу, в Древнем Завете показавшего нам Самого Себя исполненным гневом, не утоляемым даже непрестанным дымом костров, дымом и кровью бесчисленных народоубийств. В этом песнопении Он ещё свирепее вздымался, угрожая подвигнуть все воды мира, разрушить горы, вспороть, как ножом, ударами грома небесные океаны. И потрясённая земля кричала от ужаса»[8].
II. Туpus Mundi, Antverpiae (звери, возникающие из недр земли)
Огонь и вода разрушают вверенные им полушария и возвращают землю в животное царство первых веков.
Жерар де Нерваль на пороге своей ужасной кончины предвидел этот день своим трагическим зрением, открывшемся у него через бредовый опыт сновидца. Но каково же отчаяние распятого поэта во второй части его Аурелии, отмеченной скорбною опёкой страдающей женщины. Всё брошено, всё покинуто, земные знания уже не нужны, остаётся Меланхолия:
«Мне казалось, я вижу чёрное солнце на пустынном небе и кроваво-красный круг над Тюильри. Я сказал себе: „Начинается вечная ночь, и она будет ужасна. Что случится, когда люди увидят, что солнца больше нет?“»
* * *
Вскоре после своего счастливого эксперимента на газовом заводе, завершившегося блистательной демонстрацией при трёх свидетелях, лишь один из которых не дожил до сегодняшнего дня, Фулканелли сказал слова, которые мы не поняли, несмотря на долгие и уединённые раздумья над ними; смысл их открылся только теперь, спустя тридцать лет, с потрясающей ясностью: