Али-баба и Куриная Фея
Шрифт:
Малыш, у которого был красивый почерк, взял бумагу и чернила. Он записал то, что продиктовал ему Заноза. Потом бумагу передали по кругу. Все ребята подписали её. Казалось, участь Али-бабы была решена.
После ужина ребята остались в столовой. Инга Стефани прочла вслух постановление бригады юношей, которое ей передал Заноза. Вот что там было сказано:
«Резолюция.
Мы больше не желаем иметь ничего общего с Хорстом Эппке, по прозвищу Али-баба, потому что он:
1) не проявляет старания в работе и
2) делает только то, что ему хочется, и
3) безалаберно живёт.
Мы заметили, что ни помощь, ни воспитательные методы не оказывают на него никакого воздействия. Поэтому мы предлагаем исключить Хорста Эппке из нашего интерната.
Мы предлагаем, чтобы эта резолюция была поставлена на голосование на общем собрании».
Члены бригады юношей (подписи).
Али-баба был ошеломлён. Его хотят исключить из интерната! А он-то, надеялся, что отделается восьмидневным дежурством вне очереди…
Инга Стефани положила резолюцию перед собой на стол.
— Я думаю, что, прежде чем сделать этот шаг, — сказала она, разглаживая бумагу, — нам ещё надо всё как следует обдумать… Пожалуйста…
Карл Великий поднялся.
— Я садовник, — сказал он, — и знаю, что, если хочешь привить дикую яблоню, нужно проверить, хороший ли у неё ствол, хорошая ли основа, иначе все труды пропадут даром. У Али-бабы плохая основа, поэтому с ним ничего нельзя сделать. Я всё сказал. Считаю, что этого достаточно.
Некоторые ребята согласились с выступлением Карла. Заноза даже громко крикнул с места:
— Очень правильно!
Али-баба с убитым видом смотрел на свои руки. Инга Стефани наблюдала за ним. «Кажется, его здорово проняло на этот раз, — подумала она. — Будем надеяться, что, пережив такую встряску, он наконец одумается. Надо ещё раз попытаться его исправить. Выгнать это проще всего. Но в таком деле не следует искать лёгких путей…»
В столовой воцарилась гнетущая тишина…
Стрекоза громко вздохнула. Ей было не по себе. Неужели и она проголосует за это решение? Конечно, Али-баба поступал скверно. Совсем недавно он посадил пятно на её голубое платье. Это пятно так и не удалось вывести… Но исключить?.. Её пугало такое решение.
Рената сидела, опустив голову. Её повязка сдвинулась, но она этого не заметила. Рената думала о том Али-бабе, которого она встретила в воскресенье на пастбище. Она вспомнила, как он поил корову из своей рваной шапки, как четыре или пять раз лазил в канаву за водой. Рената снова видела перед собой эту сцену. Нет, Карл Великий ошибся. Тот, кто жалеет животных, не может иметь плохую основу. Конечно, Али-бабу надо наказать. Пьяный ученик — это позор для всего интерната. Но нужно быть справедливым, надо помнить при этом и о другом Али-бабе.
Рената взяла слово.
— Мне не нравится то, что написали ребята, — сказала она, поправляя повязку. — Я считаю, что мы ещё слишком мало знаем Али-бабу.
Её слова вызвали волнение.
— С нас достаточно того, что мы о нём знаем! — закричал Заноза.
— Мы больше не желаем иметь с ним дело! — присоединился к нему ещё кто-то.
Карл Великий высокомерно усмехнулся:
— Рената сама не знает, что говорит. Ей просто жаль Али-бабу. Её сверхчувствительное девичье сердце тает, как воск. Это логично. Впрочем, раньше она говорила совсем другое. Мне кажется, что она была первой, кто потребовал, чтобы Али-бабу исключили из интерната. А теперь, когда вопрос об этом поставлен конкретно, она начинает увиливать.
— Я вовсе не увиливаю. Ты не имеешь права так говорить. Это низко! Я изменила своё мнение. Пожалуйста, не мешайте мне говорить…
Юноши зашумели пуще прежнего.
— Ребята, успокойтесь! — закричал Заноза. — Она разглядела хорошие стороны Али-бабы. Это даже интересно.
Рената рассказывает о том, что она видела в воскресенье. В столовой стало тихо. Она хорошая рассказчица. Даже самые рьяные крикуны и те замолчали. Рената описывает, как Али-баба помогал больной корове.
Али-баба сгорает от стыда. Рената единственная из всех заступилась за него.
— Так! Ну, а теперь можете снова надо мной смеяться! — Рената окончила свою речь и обращается к юношам, но после её слов в комнате стало поразительно тихо.
Заноза пошептался с Факиром. Тот кивнул головой и заговорил о чём-то со своим соседом.
— Фрейлейн Стефани, дайте нам обратно нашу резолюцию, — сказал Заноза. — Мы не хотим, чтобы вы считали нас несправедливыми. Мы попытаемся ещё раз повлиять на Али-бабу. Пусть это будет наша последняя попытка…
Оробевший Али-баба боится пошевельнуться. Мысленно он уже упаковал все свои нехитрые пожитки в старую картонку. Он ещё не вполне осознал, что беда так счастливо миновала. Его спасла Рената. Именно Рената, и никто другой.
Слово взяла Инга Стефани.
Али-баба почти не слышал, что она говорила… За проступок, грубо нарушающий правила внутреннего распорядка интерната, Хорст Эппке должен дополнительно дежурить и лишается выходного дня.
«Я остаюсь в интернате! — радуется Али-баба. — Но если бы мне не помогла Рената, я бы пропал. Куда бы я делся? Домой меня больше не затащишь… Да, она меня спасла. А я чуть было не выбил ей глаз».
— Хорст Эппке!
Али-баба вздрогнул.
Инга Стефани заметила, что он витает где-то в облаках, и внезапно подошла к нему.
— Ты что, заснул? Мы тут за тебя волнуемся, а ты о чём-то грезишь, как будто всё это тебя меньше всего касается! Разве тебе нечего сказать?
— Я… я… очень рад, — говорит Али-баба.
В его тёмных глазах блестят слёзы.
После всех треволнений последних дней Али-баба чувствовал себя совершенно разбитым. Он плохо выглядел. Его лицо побледнело. Под глазами появились синяки. Уже с утра Али-бабе казалось, что всё его тело налито свинцом. Он мало ел, не ссорился с ребятами, был непривычно молчалив и даже не играл в кости, в свою любимую игру «Человек, не сердись». Сразу же после ужина он ложился в постель.