Али-Баба и сорок разбойниц

Шахразада

Наконец Лайла смогла прошептать:

– Сними… Скорей сними с меня эти проклятые камни…

Стараясь не причинить любимой новых мучений, Али осторожно расстегнул замочек… Драгоценное ожерелье, сверкнув в последний раз дымчато-розовым, упало на ковер.

– Что с тобой, звезда моего сердца?

– Как смеешь ты называть меня так?! Да ведь я по твоей вине чуть не простилась с жизнью! Что это за камни?! Они словно огнем обожгли мою шею! Мне показалось, что еще миг – и я покину тебя навсегда! Проклятый убийца!

– Но

это же просто топазы, топазы из полуночных стран… Говорят, они могут уберечь от сглаза, даруют радость трезвого взгляда на жизнь…

– Ты желал моей смерти, презренный! Никчемный, ты даже подарки даришь столь оскорбительные, что назвать тебя иначе не поворачивается язык…

– Но что с тобой произошло, Лайла?

– Ты еще спрашиваешь, подлый! Я почувствовала, что шею мне сдавили мириады железных обручей! Мне показалось, что я не смогу более сделать ни одного вдоха!

– Как странно! Камни чуть было не убили тебя, а ведь это просто камни, пусть и редкие…

И тут в голове Али-Бабы зазвучали слова торговца: «…изумительное свойство защищать от безумия и злого глаза, даровать радость разумного взгляда на вещи. Говорят, что камни эти дают просветление и смягчают нрав. Более того, я слышал, что они могут уберечь и от встречи с детьми самого Иблиса Проклятого!»

«Полезные, нужные свойства… но почему же, вместо того чтобы защитить любимую от злого глаза или уберечь от встречи с детьми Иблиса Проклятого, эти проклятые камни едва не убили мою прекрасную ханым?»

– Это не просто камни, ничтожный червяк! Это орудие убийства, куда более изощренное и коварное, чем меч или отравленный клинок. Ни одна женщина не откажется надеть на шею украшение. И в тот самый миг, когда замочек будет застегнут, она и расстанется с жизнью…

– Но почему же я ничего не почувствовал? Ведь я держал камни в руках. Держал их в руках и торговец…

– Мне нет никакого дела до какого-то торговца. Я знаю, что ты едва не убил меня. И это после того, как клялся мне в вечной и бесконечной любви! Презренный лжец! Убийца! Нет более у меня друга по имени Али-Баба! Есть только враг с таким именем!..

Глаза Лайлы-ханым сверкали сотнями злых искр. Вокруг прекрасной шеи все явственнее проявлялась темно-розовая полоса, но было непохоже, что девушка чувствует себя так уж скверно. Скорее можно было увидеть, что она воспользовалась давно ожидаемым предлогом, чтобы устроить очередной скандал своему глупому возлюбленному.

Увидев, что Али-Баба пытается что-то ответить, Лайла подбежала к столику, где ждали своего часа фрукты, схватила с подноса узкий нож и закричала:

– Не подходи ко мне, презренный шакал! Я вижу, что ты мечтаешь лишь о моей смерти! Вижу, что никогда я не была тебе нужна и желанна.

Али-Баба набрал побольше воздуха в грудь и закричал:

– Да замолчи же, женщина! Дай мне сказать хоть слово!

Крик этот отрезвил самого юношу. Казалось, он успокоил и Лайлу. Но это

лишь казалось. Ибо когда она заговорила, Али-Бабе почудилось, что с ним говорит самая страшная из змей, что только могли родиться под этим небом. Да, теперь голос девушки был тих и холоден. Так бывает тиха и холодна могила. И от слов прекрасной Лайлы веяло смертью.

– Ты, презренный ничтожный человечишка, посмел поднять на меня голос! Ты отважился на неслыханную дерзость. Знай же, что теперь ни одного светлого дня не будет в твоей жизни! И пусть я всего лишь ничтожная маленькая Лайла, пусть не в моих силах принести тебе хоть какой-то вред, но я проклинаю тебя на веки вечные! А теперь уходи из моего дома! Вон!

– Но, моя звезда… – потерянно прошептал Али-Баба, в душе дивясь страшной перемене, которая произошла с его возлюбленной. Дивясь и страшась того, как меняет гнев даже самую красивую женщину.

Теперь Лайла не казалась ему ни красивой, ни желанной. О Аллах, она сейчас даже не казалась Али-Бабе молодой. Юноша содрогнулся, увидев, как на лицо юной Лайлы легли морщины, а жемчужные зубки превратились в желтые уродливые клыки. Но то было лишь наваждение. Миг – и перед Али стояла юная красавица, раненная обидой в самое сердце. И обиду эту нанес ей он, Али-Баба…

– Но какими словами мне просить у тебя прощения, любимая?

– Тебе не будет прощения никогда! Уходи вон из моего дома! И навсегда забудь к нему дорогу! Убийца!

И только в этот миг понял Али-Баба, что теперь нет у него возлюбленной. Что стал он для прекрасной ханым, звезды своего сердца, страшным врагом, жестоким и безжалостным убийцей.

Ноги сами несли Али прочь от некогда желанного порога. А в голове все время звучал один лишь вопрос: «Но почему простые топазы едва не убили мою Лайлу?»

Уже скрылся за поворотом дом девушки, но ответа Али-Баба так и не нашел.

Макама четвертая

Тоска и боль терзали сердце Али-Бабы. Мысль о том, что он более никогда не увидит любимую, окрашивала все вокруг в черный цвет. Юноше показалось даже, что все краски и звуки мира потускнели, что птицы боятся петь в полный голос, а цветы не хотят более цвести… «Но что делать мне, полузрячему, полуживому, теперь? Как жить без любви и ласки, без нежной улыбки единственной, прекраснейшей на свете женщины?»

Вот показалась улица, в конце которой стоял за дувалом дом Али-Бабы, вот стала ближе калитка в высоком глинобитном заборе. И тут юноша стремительно развернулся и почти побежал прочь. О нет, он не бежал прочь от мира, он торопился вернуться к желанному порогу Лайлы-ханым.

«Я стану рабом, я стану ковриком у порога, я стану кувшином у ручейка… Я… Я докажу, что нет на свете мужчины более преданного ей, моей желанной! Она увидит мою преданность, увидит мое чувство… И сердце ее смягчится, не может не смягчиться…»