Али Бабаев и сорок покойников
Шрифт:
Следующие полчаса Али Саргонович стрелял, меняя дистанцию и положение рук, то становясь в пол-оборота к мишеням, то целясь от пояса или от груди. Результат был один – в яблочко, как выразился Дьяченко. Заводское руководство, что директор, что главный конструктор, следили за Бабаевым с интересом и уже без того внутреннего напряжения, которым чревата любая проверка. Ясно было, что этому странному полковнику, который с трудом изъяснялся на русском, пистолет пришелся по душе.
Пищука мучило любопытство. Сначала он делал заходы издали, намекая, что можно сохранить старинную форму ПД-1, значительно его усовершенствовав – например,
– Мне кажется, полковник, что в материалах, полученных нами оттуда, – тут Пищук вскинул многозначительный взгляд к потолку, все параметры ПД-1 урезаны. Специально урезаны, вы уж поверьте моему конструкторскому опыту! Можно было бы сделать более совершенную модель в той же старинной оболочке. А так… Кому нужен гладкоствольный пистолет без обоймы, без подачи патронов в ствол, стреляющий на тридцать-сорок метров? Это не боевое оружие и даже не средство самозащиты. Пятизарядный дамский браунинг – и тот мощнее! А к тому же гораздо меньше.
– Грм… – ответил Бабаев, развернулся к мишеням спиной, сунул пистолет под мышку и выпалил не глядя. Но опять попал в самое яблочко.
– Вот Юрий Петрович считает, что это декоративное оружие для нового президентского полка, – продолжал конструктор. – У английской королевы солдатики в медвежьих шапках, у папы римского – швейцарская гвардия, а мы чем хуже? Будет у нас эскадрон гусар летучих… или там драгун… Вы, Али Саргонович, не идете ли туда командиром?
– Ммнэ, – буркнул Бабаев, лег спиной на стойку и разрядил оба пистолета в мишени.
– А может, фильм решили снять? – поддержал коллегу Селянин. Новую «Войну и мир» в пятидесяти сериях? Не все же нам бразильскую лабуду глядеть! Опять же есть кому взяться за такое дело – сынок у Бондарчука очень талантливый.
– Хош, – согласился Бабаев, перезаряжая пистолеты.
– Так будем делать новую модель? ПД-2? – поставил вопрос ребром Пищук.
Али Саргонович пробил десятку, повернулся к директору и молвил:
– Все нормално, акил [2] . Чего подписать будэм?
2
Акил – мудрый, мудрец (арабск.).
– Пожалуйте к столу, – произнес Селянин, делая гостеприимные жесты. – Все готово… акт приемки, шампанское… ну и прочее, что бог послал… Отметим дело по русскому обычаю.
– Наш русски обычай очэн ха-арош, – с довольным вздохом заметил Бабаев. Несмотря на восточную внешность, он от России себя не отделял. Много в нем намешалось кровей, и хоть русской не было, зато была татарская. А ведь известно: русского поскреби, татарином запахнет.
Прихватив футляр с оружием, они направились к столу. Директор мигнул Дьяченко, тот разлил по рюмкам коньяк, а рыжая девица, стреляя глазками в Бабаева, придвинула к нему тарелку с копченой бастурмой. Чокнулись, выпили, закусили. Селянин побрызгал коньяком на пистолеты, сказал: «Пусть стреляется без промаха…» – после чего выпили по второй и расписались в актах. Сложив их аккуратной стопочкой,
– Дизайнерша куда запропастилась? Сбегай-ка, найди ее. Опять, наверное, художников своих песочит! А пора бы уже…
Он не договорил – открылась дверь, и вошла главный дизайнер ГТОЗ Нина Астахова. Не вошла, вплыла белым лебедем! Случайно ли, намеренно, была она в этот день чудо как хороша: фигура статная, лицо белое, глаза синие, чуть тронутые тенями, волосы цвета темного меда разметались по плечам. В свои тридцать пять она казалась юной девушкой, только какая девица могла сравниться с ней, с женщиной в расцвете красоты?…
И Бабаев, взглянув на нее, прошептал: «Гульбахар…» [3] – и замер, как громом пораженный.
Неловкая пауза была прервана директором, поднаторевшим в политике и общении с самыми разными людьми. Плеснув в фужер шампанского, он протянул его Астаховой и по-отечески улыбнулся.
– А вот и Ниночка, художник, красавица наша! Теперь в полном сборе комиссия! Знакомься, это Бабаев Али Саргонович из Москвы, главный приемщик. Полковник…
3
Гульбахар – весенний цветок (персидск.).
– В атставке, – с трудом выдавил Бабаев, не спуская с Нины глаз. Она тоже смотрела на него, и щеки женщины то бледнели, то наливались румянцем. На заводе было сотни четыре мужиков, и едва ли не все, кроме безнадежно пожилых, были влюблены в Астахову, но она слыла недотрогой и предпочтения никому не оказывала. Однако Бабаевым впечатлилась! Это было заметно не только по смене румянца и бледности, но и по глазам: они то метали синие молнии, то смотрели на Али Саргоновича с затаенной нежностью.
Директор подсунул Астаховой бумаги.
– Ты пей, пей, Нина… И вот здесь распишись…
Она пригубила шампанское и расписалась.
– Все, Юрий Петрович? Тогда я пойду.
– Нэт! – выкрикнул Бабаев. – Нэт! – И забормотал что-то неразборчивое, мешая персидские и арабские слова. Пищук с Селяниным с персидским и арабским не были знакомы и уловили только: джан… бишр… афсунгар… кумри… зарбану [4] … Но хоть не знали они этих слов, но догадались, что происходит нечто странное. Может быть, Али Саргонович, человек восточный, с пламенной кровью, был сражен наповал любовным недугом?…
4
Джан – милая, любимая; афсунгар – чарующая; зарбану златовласка (персидск.). Бишр – радость, кумри – горлинка (арабск.).
Так было или не так, но он овладел своими чувствами. Прикоснулся к пистолету и спросил:
– Ты это дэлать, джан?
– И я в том числе, – ответила Нина Астахова дрогнувшим голосом.
– Мой… я… хотэт… это… – Бабаев замялся.
– Хотите посмотреть эскизы? – нашлась Нина. – Пожайлуста, покажу.
– Покажи, Ниночка, покажи, – распорядился директор. – И мастерские пусть Али Саргонович увидит, и наших искусников, которые трезвые. – Он озабоченно нахмурился и пояснил: – Чудные у нас умельцы, однако пьют. Не все, правда, но через одного. И мы тоже выпьем!