Алиенист
Шрифт:
– А ведь из игры он вышел не только из-за горя, правда?
Я покачал головой.
– Нет, не только. Он всерьез усомнился в здравости собственных суждений и своих способностей. До сих пор мне даже не приходило в голову, насколько его изводят эти… сомнения в себе. Обычно ему удается их скрывать, но они возвращаются.
– Да, – кивнул Рузвельт, не переставая покачиваться. – Его отец. – Мы с Сарой быстро переглянулись: нет, никто из нас не мог рассказать об этом Рузвельту. Теодор кротко улыбнулся. – Помните тот бой, наш с Крайцлером, в гимнастическом зале «Хеменуэй», а, Мур? А ночь после? В какой-то момент мы с ним вновь подняли вопрос о свободе воли – и, кстати, во многом сошлись… В общем, после этого он спросил, где я учился боксировать. Я рассказал о своем отце, который в детстве оборудовал мне маленький зал и научил, что активные упражнения – мой единственный шанс преодолеть болезни и астму. Крайцлер же тогда спросил, что произошло бы – вполне гипотетически, – если бы я принудил себя к сидячему образу жизни, и я ответил: все, чему меня обучили и что мне дорого, подвигло меня к деятельной жизни. Сам того не ведая, я подтвердил его точку зрения. Затем из чистого любопытства я поинтересовался о его отце, про которого часто слышал в Нью-Йорке. И тут Ласло круто изменился. Этого я никогда не забуду. У него забегали глаза, и мне впервые показалось, что он опасается смотреть мне в лицо. И еще он инстинктивно схватился за свою покалеченную руку, едва я упомянул о его родителе. Я что-то заподозрил. Что там говорить, меня привела в ужас одна мысль о том, какой могла быть его жизнь. Тем не менее я был зачарован тем, насколько его жизнь отличалась от моей. Я часто задавал себе этот вопрос и не мог найти ответа: каким должен видеть мир молодой человек, для которого злейший враг – его собственный отец?
Ни я, ни Сара тоже не нашлись, что на это ответить. Несколько минут мы просидели в тишине, пока ее не нарушил неистовый вопль Элис из-за двери:
– Меня совершенно не волнует, что это Strix varia varia, Теодор Рузвельт-младший! Это не повод, чтобы скормить ему мою змею!
Мы тихонько рассмеялись и вернулись к делам насущным.
– Итак, – произнес Теодор, громыхнув по столу еще одной книгой. – Следствие. Скажите мне вот что: теперь, когда у нас есть имя и приблизительное описание преступника, почему не устроить обычную облаву? Пусть мои люди перевернут весь город сверху донизу.
– И что они сделают, когда найдут его? – отозвалась Сара. – Арестуют? За что? Улики?
– Он ведь куда умнее, – согласился я. – У нас нет свидетелей, нет прямых улик, которые примет суд. Только домыслы, отпечатки пальцев да записка без подписи…
– Где даже почерк меняется несколько раз, – вставила Сара.
– И один Господь ведает, что еще он может совершить, если его арестуют, а потом неминуемо выпустят, – продолжал я. – Нет, правы были братья Айзексоны – мы должны его взять с поличным, при совершении очередного преступления и никак иначе.
Теодор выслушал все это, медленно кивая головой.
– Ну хорошо, – в итоге произнес он. – Боюсь, перед нами новые испытания. Отход Крайцлера от дел, как это ни удивительно, мне работы не облегчает. Мэр Стронг пронюхал, насколько неумолимо я разыскиваю Коннора и почему. Он считает эти поиски еще одним плодом некоей тайной связи Управления и доктора Крайцлера, и попросил меня не рисковать своей должностью, идя на поводу у личной дружбы с Ласло и обращаясь к неприкрытой агрессии. Кроме того, до него дошли слухи, что братья Айзексоны проводят независимое расследование убийств мальчиков-проституток, и мэр мне приказал не только их остановить, но и вообще заниматься этим делом с сугубой осторожностью. Я так понимаю, вы не знаете о неприятностях прошлой ночью.
– Прошлой… ночью? – переспросил я.
Рузвельт кивнул:
– На территории Одиннадцатого участка состоялось что-то вроде собрания, предположительно – в знак протеста против того, как власти разбираются с убийствами. Зачинщиками выступила группа немцев, и они первоначально утверждали, что акция у них – политическая, хотя виски там хватило бы, чтобы спустить на воду небольшой сухогруз.
– Келли? – спросила Сара.
– Не исключено, – ответил Рузвельт. – Определенно утверждать можно только одно: там все уже начало выходить из-под контроля, когда их разогнали. Политические последствия этого дела с каждым днем все серьезнее – и мэр Стронг, боюсь, достиг того прискорбного состояния, когда забота о последствиях каких-либо мер приводит лишь к параличу. В этом деле он не желает никаких опрометчивых шагов. – Теодор умолк и состроил Саре не вполне серьезную хмурую гримасу. – Больше того, до него доходят разные слухи, Сара, о том, что вы работаете с Айзексонами. Как вам известно, у многих вызывает сильнейшее неприятие тот факт, что расследованиями убийств занимается женщина.
– Значит, я удвою свои усилия, – невинно улыбнулась Сара, – дабы тайное осталось тайным.
– Гм-м… да, – неуверенно протянул Теодор. Несколько секунд он вглядывался в наши лица, затем кивнул. – Вот что я имею вам предложить. Восемнадцать дней – ваши. Найдите все, что сможете. Однако двадцать первого числа я желаю услышать подробный отчет обо всех ваших находках, с тем чтобы я отрядил особо доверенных офицеров на все возможные места преступлений и пути отхода. – Рузвельт впечатал мясистый кулак в ладонь. – Больше никакой резни я не потерплю.
Я глянул на Сару – та быстро обдумала предложение и уверенно кивнула.
– Можно оставить детектив-сержантов? – спросил я.
– Разумеется, – отозвался Рузвельт.
– Решено. – Я протянул руку Теодору, и тот пожал ее, снимая другой рукой пенсне.
– Я только надеюсь, что вы за это время действительно узнали много, – сказал Рузвельт, пожимая руку Сары. – Мне бы не хотелось оставлять должность, не разрешив этого дела.
– Так вы планируете уйти, Рузвельт? – подначил его я. – Выходит, Платт все же поджаривает вам пятки?
– Ничего подобного, – буркнул Теодор. Теперь настал его черед лукаво явить мне впечатляющий оскал. – Однако партийные съезды не за горами, Мур, а за ними последуют выборы. Нашим выдвиженцем будет Маккинли, если я не ошибаюсь, а демократам, похоже, достанет глупости выдвинуть Брайана. Так что осенью победа будет за нами [29] .
Я понимающе кивнул:
– Участвуете в кампании?
Теодор скромно пожал плечами:
– Мне сообщили, что для меня найдется занятие – как в Нью-Йорке, так и в западных штатах…
29
Уильям Маккинли (1843—1901) – 25-й президент США. На выборах 1896 года от демократов против него выдвигался лидер «Народной партии» журналист Уильям Дженнингс Брайан (1860—1925).
– И если Маккинли действительно слов на ветер не бросает…
– Ладно, Джон, – саркастически усмехнулась Сара. – Ты же знаешь, как комиссар относится к таким спекуляциям.
У Рузвельта округлились глаза:
– Вы… Вас, дамочка, похоже, слишком долго не было в Управлении – какая дерзость! – Впрочем, он тут же успокоился и жестом указал нам на дверь. – Давайте, проваливайте. У меня здесь еще целые залежи официальных бумаг, а это дело на всю ночь, ибо кто-то увел у меня секретаршу.
Мы с Сарой вновь ступили на Мэдисон-авеню уже около восьми вечера, но по домам расходиться не хотелось – нас переполняли воодушевление от того, что нам позволили вести следствие дальше, и теплый воздух чистой весенней ночи. Не меньшим кощунством казалось нам запираться в штаб-квартире, дожидаясь Айзексонов, хотя необходимо было поговорить с ними сразу же по приезде. Мы двинулись пешком в центр, и тут меня вдруг осенило: а почему бы нам не поужинать на открытом воздухе у отеля «Сент-Денис», как раз напротив дома №808. С этой позиции мы бы наверняка не проглядели детективов. Сару эта идея устроила как никакая другая, и чем дальше мы шли по авеню, тем восторженнее становилась моя спутница. Я давно не видел ее такой: куда-то подевалась даже угловатая порывистость ее движений, хотя ум ее не блуждал, а мысли она высказывала последовательно четкие и значимые. Объяснение такому ее поведению пришло мне в голову позже, когда мы сидели за столиком, и было весьма незатейливым. Несмотря на слова Теодора о возможной официальной и общественной реакции на весть о ее причастности к этому следствию, Сара в тот момент была сама себе хозяйкой, профессиональным детективом – по сути, а не по должности. Впереди нас ожидало еще немало испытаний и разочарований, и я до сих пор благодарен ей за тот немеркнущий энтузиазм. Она была движущей силой всего нашего предприятия больше, чем кто-либо другой.
Количество поглощенного мною в тот вечер вина превысило все мыслимые пределы: к моменту, когда мы покончили с обедом, изгородь, отделявшая наш столик на углу «Сент-Денис» от тротуара, уже не могла сдержать моих страстных порывов, выражавшихся в знаках внимания множеству красивых женщин, которые в тот час невинно слетались на маняще-яркие огни витрин магазина «Маккрири». Сару мое разнузданное поведение начало утомлять, и она уже была на грани того, чтобы предоставить меня моей судьбе, когда ее внимание что-то привлекло. Я тоже обернулся и в указанной ею стороне узрел остановившийся у дома №808 кэб, из которого изможденно вывалились Маркус и Люциус Айзексоны. Быть может, виной тому алкогольные пары, или события последних дней, или даже погода, но только вид их наполнил меня таким ликованием, что я тут же перемахнул через изгородь и бегом устремился к ним через Бродвей с изобильными приветствиями. Сара последовала за мной более рациональным манером. В прериях Люциус и Маркус, очевидно, провели изрядно времени на солнце, ибо кожа их значительно потемнела, а вид сделался располагающим и здоровым. Казалось, они тоже обрадованы своим возвращением, хотя я не был уверен, что их радость выдержит испытание вестями об отставке Крайцлера.