Алиенист
Шрифт:
– Я полагаю, что понял, о чем вы говорите, Крайцлер, – громко сказал Теодор. Он терпеть не мог во время дискуссии оставаться в стороне, даже в тех случаях, когда тема была ему не близка. – Первое убийство было совершено три года назад. А теперь кто-то начитался старых газетных статей и решил заняться имитацией. – Теодор был явно доволен собственной оригинальной экстраполяцией. – Верно, доктор? И ведь такое не в первый раз происходит с подачи наших любезных газет.
Крайцлер тем не менее лишь постукивал указательным пальцем по сжатым губам, и вид у него был такой, будто он только сейчас осознал, что дело это намного запутаннее, чем ему представлялось раньше.
Я в свою очередь осмелился
– А что там насчет останков? – спросил я. – Все эти… недостающие органы, отрезанная плоть… э-э… ну все это? Такого ведь не было в предыдущих делах.
– Не было, – медленно ответил Крайцлер. – Но мне кажется, есть объяснение этим отличиям, хотя сейчас нас это не должно волновать. Глаза – вот ключ, связь и способ… Я готов поставить что угодно на… – Тут он снова замолчал.
– Ну хорошо, – сказал я, опуская руки. – Значит, кто-то три года назад убил двух детей, а сейчас мы столкнулись с сумасшедшим подражателем, который вдобавок уродует тела. И что нам теперь предстоит со всем этим делать?
– В том, что вы сейчас сказали, Джон, – ровным тоном ответил Крайцлер, – нет ни грана точности. К тому же я не уверен, что это дело рук сумасшедшего. И я склонен полагать, что сам он не в восторге от того, чем ему приходится заниматься, – в том смысле, как вообще можно понимать подобное утверждение. Но самое главное – и здесь я боюсь разочаровать вас, Рузвельт, – я уверен как в себе самом, что это не имитатор, а один и тот же человек.
Мы ждали, что он сделает такой вывод, и боялись его – и я, и Рузвельт. Я достаточно отработал полицейским репортером после моего бесцеремонного отстранения от вашингтонских дел из-за поддержки Рузвельта в его борьбе с кумовством в государственном аппарате. Я даже освещал дела о громких убийствах за границей. Так что я прекрасно знал, что преступники, подобные тому, которого описывал Крайцлер, существуют, но никому из нас не было приятно удостовериться в том, что мы столкнулись как раз с таким экземпляром. А Рузвельт хоть и был прирожденным бойцом, мало что понимал в тонких деталях преступного поведения, и ему проглотить подобное было тяжелее всего.
– Но… три года! – ошеломленно воскликнул он. – Честное слово, Крайцлер, даже если такой человек и существует, он ведь не мог водить за нос правосудие столько лет!
– Нехитрая задача – водить за нос того, кто тебя не преследует, – ответил Крайцлер. – А если полиция и проявляла какой-то интерес к этому делу, шансов у нее не было. Ибо они даже не потрудились выяснить мотивы преступления.
– А вы? – На этот раз слова Рузвельта прозвучали чуть ли не умоляюще.
– Потрудился – правда, пока далеко не продвинулся. У меня есть несколько зацепок – но нам необходимо докопаться до остального. Только если мы сможем с полной уверенностью сказать, что именно толкает его на убийства, мы решим эту головоломку.
– Но что может заставить человека совершать такое? – спросил Рузвельт, и в голосе его чувствовалось подлинное смятение. – В конце концов, у Санторелли даже не было при себе денег. Мы опросили его родственников, но они той ночью все были дома. Если только это не результат его ссоры с кем-то, кто…
– Я сильно сомневаюсь, что здесь замешаны какие-то личные дрязги, – ответил Ласло. – Очень может статься, что мальчик до той ночи никогда не встречался со своим убийцей.
– То есть вы утверждаете, что кто бы ни убил ребенка, он не был с ним даже знаком?
– Возможно. Для него не было важно, кого он убивает. Ему было важно, что олицетворяет собой
– И? – спросил я.
– И это нам предстоит определить.
Рузвельт продолжил свой осторожный допрос:
– У вас есть какие-то улики, подтверждающие эту версию?
– Нет, если вы имеете в виду именно улики. Я основываюсь исключительно на опыте, полученном из многолетнего общения с подобными пациентами. И на дарованной мне интуиции.
– Но… – Как только настала очередь Рузвельта мерить шагами кабинет, Крайцлер расслабился, будто основная и самая трудная часть его работы выполнена. Теодор же настойчиво продолжал стучать себя кулаком в открытую ладонь. – Послушайте, Крайцлер, это правда, я, как и все мы здесь, вырос в достаточно приличном месте. Но с тех пор как я получил это назначение, мне пришлось весьма близко познакомиться с преступным миром, и перевидал я всякого. Я знаю, что порок и бесчеловечное отношение к себе подобным в Нью-Йорке намного превосходят положение дел в любом месте земного шара. Но даже здесь я не могу понять, что могло толкнуть человека на совершение такого неописуемого ужаса.
– Не ищите, – медленно сказал Крайцлер, стараясь выражаться предельно ясно и понятно, – причин в городе. Ни в недавних событиях, ни в обстоятельствах. Существо, которое вы ищете, явилось на свет очень давно. Возможно, корни его поведения следует искать во младенчестве, совершенно определенно – в детстве. И, возможно, детство его прошло совсем не здесь.
Теодор не нашелся с ответом, на его лице отразилась борьба чувств. Беседа сильно его обеспокоила. Впрочем, всякий раз вступая в дискуссию с Крайцлером, он впадал в сильное волнение. Хотя Рузвельт прекрасно знал, чем закончится этот разговор, и, как я начинал сейчас понимать, даже в некотором роде рассчитывал на это, еще когда просил меня привести к нему Ласло. И теперь с удовлетворением наблюдал, как то, что для любого из детективов в Управлении несомненно показалось бы неизведанным океаном, опытный Крайцлер разлагает на течения и курсы. Теории Ласло явно предлагали решение загадки, которую Теодор был склонен считать неразрешимой, и это позволяло надеяться, что правосудие, пускай и с опозданием, но все же способно восторжествовать. Даже в том случае, когда смерть человека (а теперь, похоже, и не одного) не заинтересовала в Управлении больше никого. Если бы это еще хоть как-то объяснило, что здесь делаю я…
– Джон, – внезапно сказал Теодор, даже не взглянув на меня. – Здесь были Келли и Эллисон.
– Я знаю. Мы с Сарой столкнулись с ними на лестнице.
– Да? – Теодор поправил на носу пенсне. – Проблем не было? Келли становится сущим дьяволом, особенно если рядом возникает женщина.
– Ну, я бы не назвал это приятной встречей, – ответил я, – но Сара держалась молодцом.
Теодор облегченно вздохнул:
– Ну и слава богу. Хотя, между нами, я временами до сих пор сомневаюсь, было ли это мудрым решением с моей стороны.
Он имел в виду свое решение взять Сару на работу – вместе с еще одной секретаршей они стали первыми женщинами, принятыми в полицию Нью-Йорка. Рузвельт подвергся за это серьезной критике как со стороны собственных коллег, так и со стороны прессы, но он был так же нетерпим к тому, как в американском обществе относятся к женщинам, как и любой знакомый мне мужчина, и решил дать этой парочке шанс постоять за себя.
– Келли, – продолжил Теодор, – грозил устроить бучу среди иммигрантских сообществ, если я вздумаю привлечь его и Эллисона по этому делу. Пообещал, что в этом случае сделает все от него зависящее, чтобы распустить слухи о Полицейском управлении, оставляющем безнаказанными жестокие убийства несчастных иностранных детей.