Алиенора Аквитанская
Шрифт:
В завязавшейся затем битве принял боевое крещение юноша, который отныне будет очень тесно связан с историей Алиеноры и ее детей: племянник графа Солсбери, Вильгельм Маршал. Воспитаннику Гильома де Танкарвиля (которому предстояло сделаться правителем Пуату после Патрика Солсбери), было тогда двадцать четыре года, и за два года до того он был посвящен в рыцари. Много лет спустя один из потомков приказал воспеть в стихах его подвиги, — потому что вся жизнь Вильгельма Маршала была жизнью безупречного рыцаря того времени, полной достойных романа подвигов и отмеченной событиями, доказывавшими его прямоту и честность. В день схватки с Лузиньянами Маршал сражался, как сказано в хронике, «подобно голодному льву». Под ним убили коня, и тогда он, спешившись, прислонился к изгороди, чтобы никто не напал из-за спины, и крикнул: «Выходи вперед, кто хочет испытать свою силу!» Их было, если верить хронике, больше шестидесяти человек против него одного, и он сражался с ними, «как дикий кабан с собаками». В конце концов, поскольку справиться с ним никак не удавалось, один из рыцарей перелез через изгородь
Бесстрашный Вильгельм Маршал будет приставлен к королевским детям и вскоре станет неразлучным спутником Генриха Младшего на турнирах. Впрочем, никакого дальнейшего развития этот эпизод не получит, и все ограничится тем, что у королевы появится случай разглядеть у этого юного рыцаря черту, которой будет отмечено все его существование: безупречную верность.
Отныне у Алиеноры руки были развязаны, так что она могла сама заняться управлением собственными владениями и поочередно, одного за другим, сделать союзниками своих непокорных вассалов. Генрих все больше втягивался в ссору с архиепископом Кентерберийским и все глубже увязал в неразрешимых проблемах, которые она за собой повлекла. Вокруг него образовалась пустота: его мать Матильда умерла год назад, в 1167 г., и в ее лице Генрих утратил осторожного мудрого советника. И что же он? Он не замедлил испортить отношения с папой, который поначалу был очень к нему расположен, вступив во время свадьбы дочери в переговоры с кельнским архиепископом Рейнольдом фон Дасселем, ставшим сторонником антипапы по наущению Фридриха Барбароссы. Дело в том, что в 1167 г. Матильда, дочь Генриха и Алиеноры, вышла замуж за герцога Саксонского, более того — именно по этому случаю Алиенора ненадолго вернулась в Англию. Она пожелала лично проводить старшую дочь и вместе с ней отплыла из Дувра, но прежде велела приготовить приданое маленькой принцессы: три судна сопровождали корабль, на котором плыла невеста, и везли они сорок сундуков и столько же кожаных мешков, где были сложены платья, драгоценности и подарки для будущего супруга и его родных, а также королевский подарок, двадцать восемь фунтов золота, предназначавшегося для того, чтобы позолотить посуду новобрачной. Алиенора проводила ее до Нормандии, а там передала с рук на руки свите, высланной навстречу Матильде будущим мужем, и девочка продолжила путь в далекую Саксонию, а сама Алиенора вернулась в Пуату.
Здесь теперь сосредоточились ее надежды и ее честолюбивые помыслы, и те и другие обращены были на ее второго сына, Ричарда. Алиенора снова стала герцогиней Аквитанской, но теперь вместо недостойного супруга рядом с ней был сын. Отныне она будет отстаивать права своих детей, восстав против Генриха. И эти права возвращают ее в орбиту Франции, потому что в качестве герцогини Аквитанской она входит в число вассалов Людовика VII.
И потому отныне Генриху на каждом перекрестке приходится сталкиваться с этим неудавшимся монахом, с мелким королем, которого он издавна презирал. Даже более часто, чем он мог предположить, — поскольку понятия не имел о тайных помыслах своей супруги, — ведь поведение Генриха привело к тому, что французскому королю пришлось выступить судьей в его собственном деле. Чем больше Плантагенет демонстрировал силу, чем более тираническим делалось его правление, чем более он злоупотреблял королевской и супружеской властью, — тем более, казалось, возрастал авторитет Капетинга, считавшегося с правом и справедливостью. Генрих мог сколько угодно кичиться своим богатством; заключая брак дочери, ставшей женой одного из наиболее могущественных баронов Священной Римской империи, он мог сколько угодно проявлять свои имперские амбиции, — в глазах тех самых людей, которыми он правил, он подлежал суду ничтожного короля, того, кого он столько раз побеждал и унижал и кто противостоял своему великолепному вассалу лишь ласковой простотой. Наверное, именно в то время Людовик VII в разговоре с оксфордским архидиаконом Вальтером де Мапом и произнес знаменитые слова, которые пересказал нам этот последний: «Разнообразны богатства королей… Индийские цари богаты драгоценными камнями, у них есть львы, и леопарды, и слоны; византийский император и сицилийский король хвастаются своим золотом и своими шелками, но нет у них людей, которые умели бы что-нибудь, кроме разговоров, и они неспособны воевать. У римского императора, которого называют "Германским", есть люди, которые умеют воевать, и боевые кони, но нет золота, нет шелков, нет других богатств… У твоего господина, короля Англии, нет ни в чем недостатка: у него есть люди, кони, золото, шелк и драгоценные камни, плоды, и скот, и вообще все. А у нас во Франции нет ничего, кроме хлеба, вина и веселья».
Не для того ли, чтобы решительно, раз и навсегда, поставить на место эту власть другого порядка, Генрих Плантагенет в начале 1169 г. совершил впечатляющий поступок? На день Богоявления в замке Мормирай, высившемся на границе Мена и шартрского края, была назначена официальная встреча между королями Франции и Англии. Последний привез с собой троих своих сыновей, которые — все трое — должны были принести оммаж Людовику VII, обещать быть его верными вассалами в предназначенных для них континентальных провинциях: Генрих Младший — в Нормандии, Мене и Анжу, Ричард — в Пуату и Аквитании, а Жоффруа — в Бретани.
— Господин мой, — сказал Плантагенет, — в этот праздник Богоявления, в день, когда три царя принесли свои дары Царю царей, я отдаю под вашу защиту троих моих сыновей и мои земли.
— Поскольку, как мне кажется, слова эти внушил вам Царь, получивший дары волхвов, — ответил Людовик, — пусть ваши сыновья вступают во владение своими землями перед лицом Бога.
И снова английский король получил урок от короля Франции: нельзя было яснее напомнить ему об обязанностях, неотделимых от прав сюзерена.
Во время той же самой встречи была совершена попытка примирения с Томасом Бекетом, который, признав, что покоряется королю Англии, выдвинул знаменитое условие, определявшее Божие право по отношению к королевскому.
«В присутствии короля Франции, папских легатов и принцев, ваших сыновей, я предоставляю все это дело и все трудности, которые из-за него возникли между нами, на ваш королевский суд… без ущерба для славы Божией».
Алиенора не присутствовала на переговорах в Монмирае, но, наверное, обрадовалась тому, что эта встреча состоялась: ведь это означало, что сделан первый шаг к цели, которую она отныне упорно преследовала — добиться того, чтобы власть ее супруга перешла в руки ее детей. И потому она появилась рядом с Генрихом на пышном придворном приеме, который в тот год был устроен на Рождество в Нанте. В присутствии собравшихся бретонских баронов и прелатов объявили о свадьбе маленького Жоффруа — ему тогда было девять лет — с бретонской наследницей, Констанцией, дочерью к тому времени уже покойного герцога Конана. Все поклялись в верности мальчику, и Генрих смог убедиться в том, что в этой отдаленной западной провинции его власть была не пустым словом. Но и Алиенора не замедлила испытать на деле собственную власть. Генрих вернулся в Англию, более чем когда-либо ощущая угрозу церковной кары. Алиенора же тем временем лелеяла планы, заключавшиеся в том, чтобы в праздник Пасхи 1170 г. Ричард официально вступил во владение своим наследством.
Новый герцог Аквитанский, граф Пуатье, был представлен своим вассалам и принял от них оммаж во время ассамблеи в Ньоре. Алиенора вместе с ним отправилась верхом объезжать владения от Луары от Пиренеев. Вернувшись в Пуатье, Ричард, по старинному обычаю, получил почетный титул аббата Сен-Илера, и там, в монастыре, который для графов Пуатье был примерно тем же, чем Сен-Дени для французских королей и Вестминстер — для английских, принял от Иоанна, епископа Пуатье, и Бернарда, архиепископа Бордо, копье и знамя, которые были знаками его сана.
Но наиболее характерная церемония из тех, которыми устанавливалась власть нового сеньора к югу от Луары, состоялась в Лиможе. Здесь Алиенора ловко использовала открытие, незадолго до того сделанное монахами из Сен-Марсьяля: они раскопали в своих монастырских архивах очень древнюю историю жизни покровительницы города, святой Валерии, от которой осталось кольцо, почитаемая ими реликвия. Подвернулся случай возродить забытый церемониал, который некогда, как говорили, был едва ли не главным при интронизации аквитанских герцогов; кроме того, легенда о святой Валерии, мученице первых веков христианства, была связана с главенством лиможского епископства. И вот Ричарда у дверей собора Сент-Этьен встретила длинная процессия священнослужителей в шелковых облачениях и стихарях; благословив юношу и обрядив его в шелковую тунику, епископ надел ему на палец кольцо святой Валерии. Таким образом, Ричард, на глазах у торжествующей Алиеноры, вступил в мистический брачный союз с городом Лиможем и со всей Аквитанией. Увенчанный золотой короной, со знаменем в руках молодой герцог направился к алтарю во главе кортежа священников и принял меч и шпоры, как полагалось в ту рыцарскую эпоху. Затем он поклялся на Евангелии и выслушал мессу, а потом начались пиры и турниры, не менее роскошные, чем при коронации самого короля.
После этого Ричард с Алиенорой вместе заложили в городе первый камень монастыря, который должен был быть посвящен святому Августину. Теперь как в глазах лимузенских баронов, так и в глазах священников и всего народа, Ричард был признан законным наследником Гильома IX Трубадура и его предков. И Алиенора не случайно захотела показаться в Лиможе. Ведь именно в этом городе Генрих проявил себя особенно деспотичным: дважды, из-за неясных разногласий с настоятелем Сен-Марсьяля, он приказывал снести городские стены и требовал, чтобы жители города заплатили ему штраф. Отныне между лиможцами и принцем, которого Алиенора избрала наследником своей души и своей страны, воцарилось согласие.
Мы видим также, что королева приобщила Ричарда к тем щедротам, которыми осыпала Фонтевро при каждом значительном событии в своей жизни: в этом, 1170 г Алиенора подарила монастырю от собственного имени, от имени короля и его сыновей, но также и от имени своего отца и своих предков земли и право рубить деревья для обогрева и для строительства в одном из своих лесов. Свидетелями при этом выступали ее главные приверженцы: коннетабль Сальдебрейль, Рауль де Фе, ее капеллан Петр, который, возможно, является писателем Петром Блуаским, о котором не раз пойдет речь в дальнейшем, и, наконец, ее писец Иордан, который также останется одним из наиболее верных королеве людей.