Алиенора Аквитанская
Шрифт:
Когда епископ вернулся, Генрих взял кольцо, надел его на палец и прижался к нему губами; затем попросил окружающих выслушать его последнюю волю. Прежде всего, он, повернувшись к Вильгельму Маршалу, попросил этого самого верного своего товарища после его смерти надеть плащ крестоносца, который носил он сам, и совершить вместо него паломничество в Иерусалим; ко всем присутствовавшим он обратился с просьбой походатайствовать перед отцом, чтобы тот выпустил Алиенору из ее заточения. Затем исповедался, с величайшей набожностью принял Тело и Кровь Христовы и соборовался, а потом велел посыпать пол золой и попросил, чтобы его положили на эту золу в простой рубашке, обвязав ему шею веревкой: он хотел умереть подобно раскаявшемуся разбойнику во искупление ошибок, совершенных им за всю его жизнь. И вот так, лежа на посыпанном золой камне, он раздал все свои богатства, все, чем владел в этом мире, вплоть до своих королевских
Генрих Младший все же позволил снять с него кольцо после того, как он умрет. Но когда вечером того же дня Молодой король навеки закрыл глаза, оказалось, что кольцо не снимается; и тогда все решили, что это знак: Господь подтверждал прощение, дарованное отцом сыну. Так, 11 июня 1183 г., умер Генрих Младший; ему исполнилось всего двадцать восемь лет.
XVI
Охота короля Эрла
Мне нравится пестрота щитов,
Покрытых алой и синей эмалью,
Знамен и флагов,
Раскрашенных всеми яркими красками,
И расставленные шатры и палатки,
Летящие копья, и пробитые щиты, и
Расколотые вороненые шлемы, и нанесенные
и возвращенные удары.
… Но мне не нравится общество гасконцев (наемников),
А также мерзких шлюх.
И бараны, и кошельки с деньгами
Мне не нравятся, если они добыты грабежом.
Алчного следовало бы повесить,
И богатого, когда он хочет продать свой дар.
И к скупой женщине не следует прислушиваться,
Которая за деньги продаст себя и других.
Произошло ли это во исполнение последнего желания Молодого короля? Так ли это или нет, но, как кажется, строгий надзор, под который была помещена Алиенора, после его смерти немного ослабел. Смерть Генриха Младшего глубоко взволновала не только рыцарей, составлявших окружение молодого человека и пользовавшихся его щедростью и великодушием, но и простых людей, из уст в уста передававших рассказ о его назидательной кончине.
Король, цвет всех христиан Был самым прекрасным, И самым смелым, и доблестным., И источником щедрости.Трубадуры оплакивали его, и растроганный сильнее прочих Бертран де Борн, который был его товарищем по оружию, сложил в его честью две прекрасных плача. Владелец замка От-фор, со свойственной ему неукротимостью, он в свое время принял участие в мятеже Генриха Младшего; его обвиняли в том, что тогда он явился злым гением Молодого короля; его биографы рассказывают, что после смерти «jove Rei engles» Бертран, побежденный и раскаявшийся, предстал перед Генрихом Плантагенетом, с которым прежде сражался:
— Господин, мне сегодня всего недостает.
— Почему же? — спросил король.
— Ах, сир! В день, когда умер ваш доблестный сын, молодой король, потерял я ум, рассудок и всякое разумение.
Когда король, — так продолжается рассказ, — услышал, что Бертран говорит о его сыне, сердце его дрогнуло, глаза увлажнились, и он лишился чувств от горя; а когда пришел в себя, то со слезами сказал Бертрану: «Вы не напрасно и не без причины утратили рассудок: он желал вам блага более, чем какому-либо другому существу в мире. А я, из любви к нему, возвращаю вам вашу свободу, ваше имущество и ваш замок, и возвращаю вам мою любовь и мою милость».
Вероятно, эта история ненамного более правдива, чем все прочие истории, из которых обычно состоят биографии трубадуров, написанные в XIII в. на основе самых причудливых данных, но она верно передает скорбь, охватившую после смерти Молодого короля всех и каждого, в том числе и его отца, хотя тот и распоряжался беспощадно старшим сыном в угоду собственным политическим маневрам и сам постоянно провоцировал бунт Генриха Младшего. Петр Блуаский, его канцлер, вскоре после смерти Молодого короля написал Генриху II письмо с утешениями, которое свидетельствует, что король оплакивал старшего сына, «невзирая на королевское достоинство»: «Если благочестие дозволяет оплакивать вашего сына, не менее благочестиво было бы и радоваться, потому что он со всем смирением покаялся в своих грехах… Пусть то, что такой сын, в коем были соединены все дары природы, вышел из вашего чрева, преисполнит вас радостью…»
Через несколько месяцев после смерти сына Алиенора принимала в Солсбери свою дочь Матильду, которой позволено было навестить мать вместе с супругом, Генрихом Львом, герцогом Саксонским; последний был изгнан императором, против которого постоянно бунтовал; его брак со старшей дочерью Плантагенетов, которая была на двадцать семь лет его моложе, направил анжуйскую политику в сторону союза с Вельфами. Генрих и Матильда некоторое время провели в Нормандии, в Аржантане, где у них гостил Бертран де Борн, который даже самым куртуазным образом обратился к Матильде в стихах, чрезмерно пылких на вкус ее супруга. После того, как последний его прогнал, Бертран отомстил ему, осмеяв смертельную скуку при Аржантанском дворе.
В следующем, 1184 г., Алиенора сама навестила дочь, которая родила в Винчестере сына Вильгельма. Кроме того, мы видим, что праздник Пасхи королева проводит в Беркхемпстеде, расположенном к северу от Лондона, одной из самых приятных королевский резиденций, с ее вьющейся вокруг рекой, затененной ивами и питающей окружающие замок рвы. Имя Алиеноры в тот год чаще прежнего мелькает в королевских счетах, и, чего уже очень давно не случалось, Генрих дарит ей великолепное алое платье, подбитое беличьим мехом, и раззолоченное седло с меховой отделкой. Наконец, он объявляет о своем намерении собрать всю королевскую семью в день святого Андрея, 30 ноября 1184 г., в Вестминстерском дворце. Месяцем позже рождественские праздники снова соединили семью в Виндзоре. По этому случаю, обозначившему «нечто вроде публичного примирения» с семьей, Алиенора сделает подарок аббатству Фонтевро: сто фунтов ренты с переданной в вечное владение землей в Пуатье и виноградником в Бено-не (Приморская Шаранта); отныне монахини должны были получать половину этого дохода, то есть тысячу су, каждый год зимой, на святого Мартина, в самом Пуатье, а вторую половину — в Марсили, неподалеку от Бенона. Год спустя Генрих Плантагенет официально подтвердит этот дар, пожалованный его супругой.
Но означали ли все эти дары, все эти приемы, все эти проявления милосердия и великодушия перемену в отношении короля Англии к его супруге? На самом деле все это, похоже, было продиктовано, скорее, политическими соображениями, и осталось совершенно — или почти — без последствий. Смерть Генриха Младшего нарушила планы Генриха в отношении его сыновей. Казалось, естественно было бы, чтобы Ричарду, в соответствии с правом наследования, досталось то, что прежде предназначалось его старшему брату. Но отец относился к Ричарду далеко не с такой нежностью, как к Генриху Младшему. И, возможно, этой неприязни способствовало явное предпочтение, которое всегда оказывала Ричарду Алиенора. Для всех вскоре сделалось совершенно очевидным, что расположение отца теперь достанется самому младшему, Иоанну, тому, кого он при рождении прозвал Иоанном Безземельным и который рос вдали от матери. В самом деле, первое, что сделал Генрих после смерти старшего сына, — предложил Ричарду уступить Иоанну Пуату и Аквитанию: не следующему за ним Жоффруа, а именно Иоанну, самому младшему из сыновей.
Однако трудно было себе представить человека, менее склонного откликнуться на это предложение, чем Ричард: он был пуатевинцем в еще большей степени, чем старший брат, и к тому же был официально назван наследником Гильома Трубадура, он провел на этой земле все отроческие годы, охотился, подобно предкам Алиеноры, в лесах Тальмона и предпочитал жить в Лиможе или Пуатье.
Таким образом, с правом наследования после Генриха Младшего в конце концов никак нельзя было разобраться в отсутствие и без помощи Алиеноры. Генрих, привыкший действовать как безраздельно властвующий монарх, вынужден был подчиниться обычаям своего времени и снова стать феодальным королем. Несколько лет тому назад, в 1179 г., он заставил Алиенору уступить ее личные права их сыну Ричарду и, по мнению некоторых историков, это вызвало размолвку между матерью и сыном. Тем не менее, они объединились ради того, чтобы совместно противостоять намерениям Плантагенета: напрасно Генрих, год спустя, увезет Алиенору в Нормандию и станет угрожать Ричарду тем, что отправит к пуатевинцам их законную герцогиню во главе армии, которая заставит их подчиниться. Ни Ричард, ни Алиенора на шантаж не поддались; в те времена из уст в уста передавалось пророчество, приписываемое чародею Мерлину: «Орел из распавшегося союза восторжествует в третьем своем выводке». Орлом в данном случае была Алиенора — уже в те времена это определение относилось к ней; Гверн дю Пон-Сен-Максанс, рассказывая историю Томаса Бекета, называет ее «орлицей» и упоминает о пророчестве, тогда как в повествовании о жизни Вильгельма Маршала дается собственная этимология имени королевы, от «слов alie (aigle — орел) и or (золото)».