Алик

Крошечный кудрявый Алик, восьмилетний сынок переписчицы на пишущей машинке Марьи Петровны Зиминой, остался один в квартире.

Мама поехала с вечера отвозить работу писателю Полянову, несмотря на Великий Праздник, и вернется только после заутрени, так как с Васильевского Острова, где живет Полянов, проедет прямо в церковь, а оттуда уже домой разговляться со своим милым Аликом.

Служанка Зиминых Фекла отпросилась у мамы еще с вечера к заутрени и, захватив с собой святить кулич, пасху и пяток крашеных яиц и наказав Алику не снимать ни под каким видом цепочки с дверей, ушла, шумя туго накрахмаленным

И восьмилетний Алик остался один-одинешенек в небольшой, состоящей из двух комнат, квартирке.

Прежде всего Алик решил сделать сюрприз маме и Фекле. Он отыскал чистую скатерть и тщательно постлал ее на стол. Потом вынул из буфета ветчину, нарезанную аппетитными ломтиками, и поставил ее рядом с крошечным полуокороком телятины, купленной по случаю Великого Праздника. По обе стороны телятины расставил «запасные» кулич и пасху, («главные» Фекла понесла святить), а в середине стола поместил тарелку с крашеными яйцами. Эти яйца, красненькие, синенькие, серебряные и золотые — гордость Алика. Он сам красил их вчера целый день, о чем свидетельствовали еще и сейчас маленькие пальчики Алика, такие же красные, синие, серебряные и золотые, как и выкрашенные яички.

Пока мама стучала на своей машинке, переписывая рукопись писателя Полянова, Алик тщательно красил одно яичко за другим, а вместе с тем и пальчики к своему огромному удовольствию и к полному неудовольствию Феклы.

— Больше напачкаешь, чем накрасишь, — ворчала неугомонная Фекла, — возни-то скольки будет опосля с тобой!

Но возни никакой и не оказалось; были чудесны мастерски выкрашенные пасхальные яички, которыми так справедливо гордился Алик. Теперь оставалось только поставить на стол чудесный белый цветок гиацинт, который Алик купил нынче на собственные скромные грошики, даренные ему в дни его ангела и рожденья мамой. Купил его Алик тайком от мамы: пока она стучала на своей машинке, он попросился присоединиться к Фекле, когда та ходила утром за провизией, и под величайшим секретом от мамы протащил горшок с цветком на кухню, куда мама, занятая работой, заглядывала редко. И только теперь, по её уходу, Алик мог поставить свой цветок на стол. Этот цветок он дарил сюрпризом мамочке.

— Кажется, все?.. Все, кроме самовара… Но его надо поставить позднее, а то потухнет как раз к возвращению мамы, — решил Алик, разгоревшимися глазенками оглядывая стол. И, найдя все в порядке, вполне удовлетворенный нарядным видом стола, отправился на свое любимое место — на подоконник, откуда была прекрасно видна улица, и где он всегда поджидал возвращения мамы.

Сегодня улица казалась Алику такой нарядной и шикарной, что у него даже глазенки широко раскрылись при виде огоньков иллюминации и свечей. Разноцветные гирлянды иллюминационных фонарей тянулись на протянутой проволоке вдоль обоих тротуаров, а на панели были расставлены тарелки с куличами и пасхами, окруженными крашеными яйцами. При каждой такой группе пасхального розговенья имелась восковая церковная свечка. Все тротуары были заполнены публикой, принесшей все это святить к находящейся поблизости церкви.

Алик из окошка любовался невиданным им еще зрелищем.

Только год всего как поселились они, мама и Алик, в маленькой квартирке на окраине Петрограда. Только год всего, как Аликина мама работает день и ночь на своей пишущей машинке. А раньше, когда был жив Аликин папа, все шло по-другому.

Жили хотя и скромно, но с достатком.

Папа служил, мама вела хозяйство, а не стучала дни и ночи на этой ужасной машинке, и Алик блаженствовал. Жила с ними еще старенькая, старенькая няня, вынянчившая самого папу. Няня знала дивные сказки, которые и рассказывала своему Алику — про фей, про злых колдунов, про добрых волшебников. Она очень любила и жалела Алика. Мальчик был от рожденья хромой: одна нога у него была короче другой. Няня говорила, что такие дети особенно дороги Богу и что больных деток Боженька особенно хранит, бережет и лелеет. Много про Боженьку рассказывала няня. Она была очень религиозна, чтила праздники, особенно праздник Пасхи. Она уверяла Алика, что в святую пасхальную ночь Воскресший Спаситель особенно близок к детям и что в эту светлую ночь Он посылает к ним ангелов или апостолов, которые узнают про хороших и добрых детей, рассказывают потом про них Боженьке, и Боженька награждает таких детей по заслугам.

Няня умерла еще до папиной смерти, но Алик хорошо запомнил все её слова. А особенно рассказ про ангелов и апостолов, которые сходят на землю в светлую ночь Воскресения Христова и помогают добрым, хорошим детям. Алик не чувствовал никаких особенных грехов за собой, и ему казалось, что если правда то, что Божии гонцы спускаются на землю, наверное, они не забудут, не обойдут и его — Алика. И Боженька наградит его. Спросит ангел у Алика:

— Что тебе надо, Алик? А он, Алик, ответит:

— Мне ничего не надо, а вот моей мамочке надо. Ей необходимы: теплое пальто и высокие калоши, а то она всю зиму ходила в мелких и кашляет. И еще попросите Боженьку, чтобы Он так сделал, чтобы мамочке не нужно было работать так много день и ночь, а то у неё болит спина и грудь, потому что нельзя сидеть так долго на одном месте и все время писать на машинке…

Так решил говорить Алик, на случай прихода ангела.

— Бум! — ударил на колокольне ближайшей церкви тяжелый колокол, а затем еще: Бум! Бум! Бум!

Алик вздрогнул при первом ударе и перекрестился. Как ни ждал он колокольного звона, а все-таки испугался.

Теперь уже колокола звонили без передышки на всех Петроградских церквах: — Бум! Бум! Тили-бом! Тили-бом!

Вдруг в передней протрещал электрический звонок, и звук его гулко пронесся по всей квартире.

Алик насторожился и подумал: «Неужели уже мамочка? Или Фекла? Ведь еще рано… Заутреня еще не начиналась». Смутная догадка промелькнула в кудрявой головке мальчика.

«Неужели это ангел от Боженьки, о котором говорила няня?..»

При одной этой мысли Алик весь даже похолодел от волнения и с трудом стал слезать с окна. Слез и, сильно припадая на хромую ножонку, заковылял в переднюю.

Слабые ручонки с трудом подняли крюк у входной двери и, оставляя дверь на цепочке, Алик заглянул в образовавшуюся щель. Заглянул и замер на месте с вытаращенными глазенками, с широко раскрытым ртом.

Перед ним стоял тот, о ком не раз говорила ему няня. Тот, кого, со смутной тревогой и радостной надеждой ждало маленькое сердечко Алика… Тот, кого посылает в Святую ночь Господь к добрым детям: Его посол, Его гонец, Его апостол.

Странно было только то, что он вовсе не был похож ни на ангела, ни на апостола: на нем была самая обыкновенная одежда: пальто, какое носят все обыкновенные люди, и широкополая мягкая фетровая шляпа, какую носил и папа Алика. Но из под шляпы выбиваются седые длинные до плеч кудри, а на грудь ложится длинная серебряная борода, совсем как у апостолов на образах и картинах.

Алик, как завороженный, открывает дверь и, блаженно улыбаясь, впускает незнакомца. Тот не спускает внимательных глаз с оживленного личика хромого мальчика.

Гость раздевается не спеша. Потом не спеша же поворачивается к Алику и передает ему большой сверток, принесенный им с собой.

— Христос Воскресе, маленький мальчик! — говорит седой посетитель. — Я знаю, что твоя мама в церкви и Фекла тоже. Знаю, что ты один, и вот пришел, чтобы передать тебе мои подарки.

И он помогает Алику развязать сверток. Алик не удивлен нисколько ни тому, что «апостол» знает, где сейчас мама и Фекла, ни тому, что он принес ему, Алику, подарки.