Алкаш в газете
Шрифт:
— Я не имел в виду его близких, — заметил Седой.
— И все-таки кто-то должен был от этого пострадать, — заявил я. — Понимаешь, я не могу себе представить, что Бомберг жил жизнью, полной опасности и врагов, не подстраховываясь.
— Какую страховку ты имеешь в виду? — спросил меня, недоумевая, Седой.
— Я думаю, что единственной страховкой, которая гарантировала бы ему относительную безопасность, является наличие у него компрометирующих материалов на своих врагов. Именно всплытия подобных материалов они и должны были опасаться после смерти Бомберга, и это тем самым останавливало
— Насколько мне известно, пока ничего не вскрылось, — сказал Седой.
— Это означает лишь две вещи: или канал раскрытия материалов слишком длинный и сложный, или же архивы лежат где-нибудь, ожидая своего нового владельца.
— Интересно, где же они могут лежать…
— Если бы я это знал, мы сегодня же взяли бы их.
— А кто это мог бы знать в принципе? — спросил меня Седой.
— Не знаю, но думаю, что сами материалы могли бы дать нам серьезные основания для подозрений и поисков подлинного убийцы…
Тут Седой вспомнил, что ему нужно срочно идти по какому-то журналистскому заданию, быстренько собрался, накинул пиджак и покинул редакцию. Я остался в комнате один в глубокой задумчивости. Через некоторое время в кабинет вошла Лена Капитонова.
Завидев меня, она тут же широко заулыбалась.
— Вот он, герой журналистского расследования, борец с рыночной мафией! Зарубцевались ли уже свежие шрамы у воина?
— Нет еще, — ответил я, рефлекторно дотронувшись до пластыря на лбу.
— Ничего, до свадьбы заживет, — успокоила меня Капитонова, плюхнулась в кресло и закурила.
Я еще некоторое время смотрел на нее, потом вдруг произнес:
— Кстати, о свадьбе… Лена, ты не хочешь со мной выпить?
— Выпить? — переспросила она, в ужасе тараща глаза. — Такое предложение! Девушке?! Боже мой, какая дерзость!.. Конечно, хочу…
— В таком случае я угощаю. Пошли!
— А что у нас за повод? — спросила она, когда мы вышли из кабинета.
— Повод у меня почти всегда один — сбросить возникшее напряжение. Все остальное лишь формальности, которые придумывают люди.
— Сбросить напряжение? Ах ты, толстый шалунишка! — игриво подергала бровью эта распутная девчонка, ткнув меня в бок кулаком.
Выйдя на улицу, мы отыскали ближайший бар, в котором я, разменяв сто долларов из своего аванса, заказал мартини. Когда официант принес напиток, я произнес заковыристый тост:
— Выпьем за то, чтобы возникающее напряжение не приводило к взрывам.
Капитонова лукаво улыбнулась мне и осушила свой бокал. В дальнейшем в течение всей нашей беседы Елена опрокинула еще несколько бокалов. Уже после третьего я понял, что этой женщине пить нельзя. Развезло ее достаточно быстро. Она слегка оплыла, расслабленно откинулась на стул. Улыбка на ее лице из благожелательной превратилась в похотливую. Полутьма и тихая музыка в баре этому весьма способствовали. Разговор сам собой зашел на темы, близкие каждому человеку, — о том, какие сволочи были прежние мужчины и женщины и какими лапочками наверняка смогут быть будущие.
Мы опрокинули еще по паре бокалов, когда, наконец, я решил, что довел Капитонову до нужной кондиции. И перешел к делу.
Я сказал:
— Давай честно!..
— Конечно, —
— Ты по Сашке Бомбергу тоскуешь? Вы ведь, говорят, были не просто коллеги, а еще и хорошие друзья.
Капитонова ухмыльнулась, стряхивая пепел с сигареты в пепельницу на столе, и сказала:
— Санечка, в общем-то, был приличный засранец. Как и все мужики, любил в отношениях с женщинами побольше взять и поменьше дать. Хотя, — Елена откинула волосы рукой назад и выпустила струю дыма, — надо отдать ему должное, что он и не старался ничего обещать, ограничиваясь лишь намеками. Ну а поскольку как мужик он был хорош — ничего не могу сказать, — Елена снова улыбнулась и загасила сигарету, — бабам этого хватало… Но, скажу тебе честно: всерьез его никто никогда не любил, отвечая таким образом ему на его же отношение… Ну, может быть, кроме одной. Эта старая дура, похоже, была готова бросить ради него все. Ничего не поделаешь, когда женщине под сорок, ей снова хочется романтики. А Томке уже тридцать семь…
Лена могла бы и не называть имени, я и сам понял, о ком она говорит.
— Но он, даже встречаясь с ней, к нам в общагу регулярно захаживал, — ехидно засмеялась Капитонова и, сделав неловкое движение, уронила фужер на пол.
Я подумал, что нам пора. Отдал подошедшему официанту деньги и, подхватив свою захмелевшую спутницу под руки, вывел ее на свет Божий.
— И куда мы сейчас скачем, Большой Джо? — спросила Капитонова.
— Я думаю, тебе пора домой. Сейчас я поймаю такси и отправлю тебя.
— Как?! — запротестовала Капитонова. — Разве мой сладкий пончик не хочет проводить мамочку до дома и уложить ее в кроватку?
— Я плохо пою колыбельные песни, — ответил я.
— Значит, мне не удастся уснуть, — констатировала Елена, повиснув у меня на плече.
Тут на мое счастье остановилось такси, и я, впихнув упирающуюся Капитонову в машину, заплатил деньги водителю и сказал, чтобы тот немедленно уезжал по адресу, который укажет эта женщина. Как только такси отъехало, я направился обратно в редакцию.
В нашем кабинете я застал не только Борисова, но и Дынина.
— Ты где… ходишь-то? Мы тебя уже час ждем! — воскликнул Дынин.
— А я что, в казарме, что ли? Я работал… — огрызнулся я.
— Помаду с лица вытри, работник! — прокомментировал Седой. — Куда ты дел Капитонову?
— Домой отправил.
— А сам что с ней не отправился? — удивленно поднял брови Седой.
— Потому что мне надо работать! Просто я думаю, что знаю, с кем надо побеседовать из близких к Бомбергу людей.
— Кто же это? — спросил Седой.
— Я уверен, что это твоя коллега Тамара Тарасова.
— Нет, — начал было Седой с неуверенностью в голосе, — это не факт… В принципе, тут говорили, что они… Но дело в том, что Сашка вообще…
— Я знаю, в чем дело, — прервал я его. — Я знаю, что она у него была здесь не одна.
И я пересказал Седому наш разговор с Капитоновой в баре.
— Ты уверен, что разговор с Тарасовой может дать что-нибудь толковое?
— По крайней мере, она может дать хотя бы намек на то, где хранятся архивы Бомберга, — сказал я.