Алкаш в газете
Шрифт:
Остаток дня я провел в размышлениях о целесообразности этого шага. Я же все-таки уже не мальчик, чтобы начинать заниматься чем-то новым, неизвестным, к тому же тем, к чему меня никогда в жизни не тянуло. Но я уже настолько утомился от зимнего сидения дома, что попасть в новую среду, пусть и незнакомую, для меня все же было, несомненно, полезно. В конце концов я же оставляю за собой право в случае чего покинуть работу, хлопнув дверью… Ради справедливости надо бы сказать, что в своей жизни я делал это несколько чаще, чем нужно.
И все же в конце вечера я однозначно решил, что попробовать силы в новом деле
Я вспомнил, как проходили мои первые дела. Все начиналось с расследования каких-то малых, на первый взгляд, незначительных вещей и заканчивалось громкими разоблачениями — была обнаружена подпольная типография, где печатали фальшивые деньги, раскрыта сеть пиццерий, в которых продавали пиццу с наркотиками… Немало убийц понесли заслуженное наказание. И что особенно приятно — удалось доказать невиновность многих людей, и с них были сняты обвинения. Кто бы мог подумать, что такой осторожный домосед, как я, попадет по доброй воле в экстремальные ситуации, связанные с риском для жизни.
На этой мажорной ноте своих воспоминаний о славном прошлом я и погрузился в сон.
Утро следующего дня было обычным. Май вовсю царствовал в городе, и улицы окрашивались в яркие зеленые тона, дачники потянулись на природу, на свои огороды.
Никогда не понимал этого идиотского увлечения дачами! Если когда-нибудь я и ездил туда, то только для того, чтобы выпить с товарищами ящик пива или чего покрепче…
Неспешно сделав все привычные для себя утренние процедуры, как-то: умывание, завтрак, просмотр газет и утренних новостей по спортивному телеканалу, — я вышел в полдень из дома, погулял, а около трех часов дня очутился возле восьмиэтажного стеклянно-бетонного здания, где в прежние времена размещался «Советский пропагандист», а теперь это превратилось в Издательский дом «Дело».
Войдя в вестибюль, я по своей старой привычке совершенно не замечать вахтеров отправился внутрь помещения. Вахтерша, которая в этот момент приканчивала свой обед, решила не портить себе аппетит дурацкими вопросами о том, куда и зачем я направляюсь, и проигнорировала мое появление в стенах здания.
Поднявшись на лифте на шестой этаж, я быстренько отыскал комнату шестьсот пять и, постучав, зашел внутрь. В принципе, я мог бы и не стучать, так как в комнате был лишь один Седой. Он занимал один из двух столов, стоящих у окна. Всего же в кабинете насчитывалось три рабочих стола. В момент моего появления в кабинете Борисов активно стучал пальцами по клавиатуре компьютера, набивая, конечно, свою очередную журналистскую «нетленку». Содержание «нетленки», видимо, сводилось к тому, как важно, чтобы почта работала бесперебойно, или к описанию того, какие блестящие перспективы откроются у нашего города, если он согласится принять у себя межрегиональную выставку овощных и бахчевых культур.
Заметив меня, Седой кивнул головой на стоящее рядом с ним кресло и сказал:
— Посиди пока… Мне надо срочно материал добить в верстку, а то меня уже целый час Савраскин за яйца дергает.
Я уселся в кресло и, оглядевшись,
— А что, в обязанность ответственного секретаря входит стимуляция сотрудников к работе таким варварским способом? — спросил я.
— Угу, — ответил Седой, не отрываясь от работы. — И еще он целыми днями должен изображать из себя человека, на котором в газете держится все.
— Это на самом деле так?
Седой бросил на меня мельком насмешливый взгляд и сказал:
— К счастью, далеко не так. Иначе здесь бы все давно рухнуло. А вообще, — Седой, видимо, вспомнил, что перед ним сидит начинающий журналист, и заговорил более серьезно. — Ответственный секретарь вообще должен делать газету. Он отвечает за размещение всех газетных текстов по полосам, на так называемых оригинал-макетах.
— Как это?
— Ну, скажем, вот эту статью о развитии паркового хозяйства в нашем городе я отнесу ему, — Седой ткнул пальцем в компьютер, — а он уже даст распоряжение верстальщикам, каким кеглем ее поставить.
— Куда поставить? И как понимать «поставить кеглем»?
— Статью поставить в полосу… А кегль, попросту говоря, определенный размер шрифта… В общем, потом все объясню, — Седой повернулся снова к компьютеру и затарахтел клавишами.
— А верстальщики ставят, значит, эту статью, как он скажет?
— Угу. Но на самом деле верстальщики ставят так, как она поставится, — пробубнил Седой, продолжая стучать по клавиатуре.
— А они что, его как бы не слушаются, что ли?
— Слушаются.
— А почему же тогда не ставят?
— Потому что не ставится!
— А почему не ставится?
— Да потому, что этот мудак сроду рисует такие хреновые оригинал-макеты, в которых ничего не ставится! — не выдержал Седой. — А рисует он такие оригинал-макеты потому, что не знает, какие ему принесут материалы! А материалы ему приносят в последний момент, потому что их часто поздно заказывают и вообще постоянно меняют одни на другие! А меняют потому, что это привычка редактора — постоянно что-то менять, причем тоже в последний момент!
— А почему все делается в последний момент?
Седой так удивился, что перестал стучать по клавишам и повернулся ко мне.
— Как почему? Потому что это газета!
Будто иллюстрируя объяснения Седого, в кабинет влетел невысокий худощавый мужчина с интеллигентной бородкой и в очках.
— Так, у тебя готово?
— Нет, — ответил Седой. — Осталось несколько строк, потом последняя читка.
— Сколько можно?! — взвился бородатый. — Мне нужна небольшая заметка в подвал третьей полосы, а ты пишешь ее уже час! Ты что там — историю парков расписываешь по полной программе? Вечно чикаешься!
— А ты бы еще за полчаса до выхода газеты мне заказывал! — парировал Седой. — Откуда я знал, что у тебя дыра на третьей полосе?
— А я откуда знал, что Капитонова напишет такой «дуст», что его придется снять и править целую неделю?
— Ну и поставил бы туда какой-нибудь гороскоп…
Савраскин, а по всему видать, что это был он, отчаянно вздохнул и закрутился на одном месте.
— По-твоему, у нас на каждой полосе должен быть гороскоп?! У нас на шестнадцатой уже есть один…