Альковные секреты шеф-поваров
Шрифт:
Кэролайн, в свою очередь, была очарована Дэнни Скиннером.
Такой симпатичный… Где-то даже смешной. Выражение глаз слегка ошеломленное, в хорошем смысле: типа вселенная вокруг лихо закручена, но это не страшно, а прикольно. На одежде отнюдь не экономит. Даже не верится, что он на пару лет старше Брайана — выглядит гораздо моложе. Лицо свежее, осанка идеальная… Что-то в нем есть такое… внушительное. Даже хочется… равняться на него, что ли…
Потом они гуляли по Медоуз. Вокруг мерцала прохладная темнота, подсвеченная луной и натриевыми
— Слушай, у меня есть гашиш… Хочешь дунуть?
Я гашиша вообще-то не большой любитель, но пара затяжек ее братцу не повредят. Только расслабят. Да и для аппетита хорошо.
— К тебе пойдем?— предположил Скиннер, ибо Саут-Сайд был в двух шагах, а до Лита надо было ехать на такси.
— Нет, лучше к тебе. Я в эту квартиру недавно въехала, с соседями еще не познакомилась…
В груди у Скиннера заработали барабанные палочки. По идее, это редкий успех — в первый же вечер залучить такую девчонку к себе, в грот любви, однако вместо хищной радости он чувствовал томительное волнение.
Почему мне неймется увидеть, где она живет, а свою берлогу показывать не хочется? Уж наверняка у меня поуютнее, чем в ее дыре!
Скиннер кивнул. На Форрест-роуд они поймали такси и поехали в сторону порта.
— Ты в Лите давно?— спросила Кэролайн.
— Всю жизнь,— ответил Скиннер, думая о Сан-Франциско, о Дороти. О том, что с радостью бы туда переехал… Не то чтобы ему не нравился Лит. В некоторых смыслах он считал его лучшим местом на свете, однако жить хотел бы где-нибудь еще, а сюда возвращаться лишь иногда.
Любить — еще не значит хотеть постоянной близости, подумал он.
Переступив порог скиннеровой квартиры, Кэролайн робко огляделась, дивясь чистоте и абсолютному порядку.
С ума сойти. К нему что, уборщица ходит?
Памятуя о неприятном свойстве шариков гашиша прожигать в мягкой мебели дыры, Скиннер пошел на кухню за пепельницей. Кэролайн следовала по пятам, озираясь, как в музее, отмечая дорогую мебель и утварь.
— Ты сколько здесь живешь?
— Четыре года.
— Классная у тебя обстановочка…
Кэролайн с восхищением бродила взглядом по его стройной фигуре, по поджарым ягодицам, обтянутым черными брюками. В висках у нее пульсировал горячий туман.
Bay!.. Ням-ням…
— Понимаешь,— рассказывал Скиннер, провожая ее в гостиную,— я несколько лет назад в аварию попал. Машина меня сбила. Перелом руки, ноги, сотрясение мозга, трещина в черепе… Получил хорошую страховку. И всю ее потратил на квартиру.
Он снова со стыдом подумал о Дэсси Кингхорне и жалких пяти сотнях, которые тот не принял.
Надо было предложить ему тысячу. Или даже полторы. Десять процентов.
Кэролайн захотела узнать подробности аварии, и Скиннер принялся рассказывать, благоразумно умалчивая о том, что пострадал по собственной пьяной невнимательности, а она неторопливо забивала косяк и осматривала обстановку. Стены в комнате были выкрашены золотистой краской. Центром композиции служил Г-образный диван черной кожи, перед которым стоял стеклянный журнальный столик. Рядом с камином, увенчанным большим настенным зеркалом, поблескивал плоский экран плазменного телевизора, а по сторонам высились внушительные стеллажи, забитые книгами, дисками и видеокассетами. На каминной полке стояла миниатюрная статуя Свободы.
Кэролайн глубоко затянулась, передала косяк Скиннеру и пошла рассматривать стеллажи. Во время прогулки Скиннер успел поведать ей о пристрастии к рэпу и хип-хопу, так что обилие записей «Эминем», «Доктора Дрея» и «Паблик Энеми» не оказалось сюрпризом. На кофейном столике лежал открытый футляр от диска с надписью «Старички». Названия некоторых песен показались ей любопытными: «Принудительная революция», «День поминовения», «Гроши из шапки нищего»…
— Кто они?— Кэролайн помахала футлярчиком в воздухе.
— Да ерунда,— ответил Скиннер.— Купил на днях, потому что они матери нравились. Местные панк-рокеры. Она с ними тусовалась в молодости… Такая музыка не для меня.
Вернувшись к стеллажам, Кэролайн отметила, что практически все книги, не считая многочисленных томов Байрона, Шелли, Верлена, Рембо, Бодлера, Бернса и новенького, похоже, еще не читанного Макдайармида, были американскими: от Сэлинджера и Фолкнера до Чака Паланика и Брета Истона Эллиса.
— Что, шотландских новеллистов не любишь?
— Не мое. Если мне хочется пьянства и ругани, я иду в ближайший бар. Но читать про это…— Скиннер улыбнулся. В тусклом свете вытянутая нижняя челюсть придала ему сходство с гротескным паяцем.
Интересная у него улыбка. Непростая… Как будто что-то не так… Э, полно! Самое страшное, что может случиться,— это меня в крутой литской квартире оттрахает стройный парень…
— Ну что, идем спать?— просто спросила она. Скиннер слегка оторопел от такой раскованности: для него Кэролайн была прежде всего дочерью Джойс и сестрой Брайана, со всеми вытекающими отсюда пуританскими перегибами.
— Ага, пойдем…
Они неловко взялись за руки и пошли в спальню, похожие не на любовников, а на узников концлагеря, бредущих в газовую камеру.
В спальне на стене висел огромный плакат с изображением звездно-полосатого флага, прямо под ним располагалась кровать с бронзовым каркасом (Кэролайн отметила вопиющее безвкусие оранжевого покрывала). В целом спальня выглядела на удивление убого по сравнению с остальными комнатами.
Скиннер методично раздевался, пытаясь совладать с растущим беспокойством и понять, что же с ним происходит. Эрекция вела себя точь-в-точь как отец: проявлялась через болезненное отсутствие. Кэролайн выглянула в окно.