Алло, Милиция? 2
Шрифт:
Егор радостно осклабился.
— Твой спаситель. На время операции не будешь видеть Папаныча, отказных материалов, дежурств, заявителей… Отпуск! Радиостанцию возьми, чтоб звать на помощь. Не знаю, решишься ли стрелять при задержании, но драчун из тебя не особо.
— Составь компанию. Ты же — не хрен собачий, а «следователь уголовного розыска». Твою мать, даже звучит дико.
— Обещаю забегать. Принесу чекушку для сугреву. Ну, а если что, и рация не добивает, звони от дежурного на въезде. Прибегу, мне близко.
— Можно было бы и гараж Бекетова
— Ты же говорил — там его битая «шестёрка» стоит.
— Уже нет. И замок новый, крепкий. Там если только петли автогеном срезать.
«Интересно, откуда новый и такой хороший замок?» Ухмылку удалось сдержать.
— Я только через щель заглянул, — продолжил лейтенант. — Там какая-то другая машина уже. Чёрная. Вроде бы «Волга»-пикап.
— Значит, у подонка новые гешефты. Чтоб он и вправду сдох!
— Да! — согласился Лёха. — Но только чтоб не повис глухарём на нашей территории.
Он отправился к Папанычу согласовывать план операции, а Егор наведался в пока ещё свой кабинет, где Вильнёв встретил его примерно с такой же радостью, с какой пациент стоматолога привечает приближающуюся бормашину.
— Вот вчера у тебя был правильный день… Когда ты не приходил в РОВД.
— Да, пан капитан. Я работал и приблизился к раскрытию серии краж из автомашин. Как бы мне посмотреть все уголовные дела по кражам из машин за полгода по Востоку-1 и Востоку-2?
— Даже не думай. Пусть лучше висят, чем раскрываются твоими методами.
— А если я обязуюсь никому не ломать руки-ноги?
— Не верю. Ты — ходячее бедствие.
— Копии основных документов имеются у розыска. Как хотите.
В отличие от визита к временной директрисе «Вераса», никаких реплик типа «постой, поговорим» в спину не прилетело. Капитан милиции всё крепче душой, чем напуганная торговка.
Освободившись быстро, Егор двинул в филармонию и попал к «Песнярам» гораздо раньше, чем его приглашали. Скользнув внутрь репетиционного зала, замер у стены.
Солировал Анатолий Кашепаров.Бывай, абуджаная сэрцам, дарагая.Чаму так горка? Не магу я зразумець.Шкада заранкі мне, што ў небе дагараеНа ўсходзе дня майго, якому ружавець.Пайшла, ніколі ўжо не вернешся, Алеся.Бывай смуглявая, каханая, бывай.Стаю на ростанях былых, а з паднябесьсяСамотным жаўранкам зьвініць і плача май[1].
Когда прозвучали последние ноты, отиравшийся рядом Даник шепнул:
— До новых твоих не дошли. Репетируем старые перед гастролями по России. «Алесю» солировал Лёня Борткевич. Он ушёл, теперь Кашепаров вместо него. Хорошо, да? Но Лёня лучше пел.
Мулявин тем временем что-то втолковывал музыкантам, а Егор, отстранившись от трепотни осветителя, переживал внутреннее потрясение от «Алеси». Он понял не более половины белорусских слов, но не важно: британские и американские исполнители часто щеголяют такой дикцией, что и две трети текста не разобрать. Ну и пусть. Мелодика потрясла!
Если раньше и слышал «Алесю» с какого-то из купленных
А сейчас пробрала до ливера.
Подготовленный, он совершенно иначе воспринял следующую исполненную песню, русскоязычную «Олесю». Пропустил её внутрь, та как-то очень уместно устроилась в сознании, словно для неё с детства забронировал место, но случайно прошёл мимо, не заметил. Теперь проникся.Живет в белорусском ПолесьеКудесница леса Олеся.Считает года по кукушке,Встречает меня на опушке.Олеся, Олеся, Олеся!Так птицы кричат в поднебесье.Олеся, Олеся, Олеся,Останься со мною, Олеся,Как сказка, как чудо, как песня[2].
Потом была «Александрына». Естественно, и обязательный военно-патриотический репертуар: «Молодость моя, Белоруссия, песни партизан, сосны да туман». Окажись сейчас рядом Настя, и она не стала бы упрекать Мулявина за «Белоруссия» вместо «Беларусь». Скорее всего, тихо сползла бы по стене от восторга.
Наконец, «Беловежская пуща». Она сработала как контрольный выстрел.
Ну зачем размениваться на попсу типа «Вологды» или «Косил Ясь конюшину», не говоря об украденной Егором «Дороги на Мандалай», если спеты такие шедевры?
Кашепаров догнал его на лестнице, когда тот шёл к выходу.
— Эй! Меня Муля за тобой послал. Ты чего?
— Анатолий… — он даже не знал, что сказать. — Всё, что я принёс вам, это такая муть по сравнению с «Алесей»!
Кашепаров ответил с закосом под Маяковского:
— Песни разные нужны, песни разные важны.
— Уверен?
— «Весёлые нищие», что с твоими мелодиями, что без, мне самому не нравятся. Но Муля с Пенкиной на следующей неделе везут запись на показ в Москву. А вот из My heart will go on мы сделаем настоящую бомбу на трёх языках, подправим твой английский вариант, добавим русский и белорусский. «Лес, русский лес» тоже ничего. Ну? Не кисни. В «Лявонах» поначалу тоже не шадевры лабали.
— Не сравнивай.
— А что сравнивать? Тебе, кстати, сколько лет?
— Двадцать один.
— Вот! И я в двадцать один играл в ресторане, когда меня заметил Мулявин. Он — деспот, особенно с Пенкиной на прицепе. Второй цепной пёс — это Мисевич по прозвищу «Змей», наша грёбаная народная дружина. Но Муля выводит музыкантов в люди. Поработай с нами, прокатись на гастроли. Не понравится — уйдёшь. Но уже устроишься как бывший песняр, как те же Борткевич или Бэдя.
— Мне ещё юрфак закончить надо, у меня скоро диплом.
— Ну а я политех заканчивал. В итоге из меня инженер, как из тебя — юрист. Ладно, чего я тебя как бабу уговариваю? Идём.
— Да иду я, иду.
Они поднялись обратно на второй этаж.
— Кстати, про баб. О той, что ты в мотель приводил, пацаны спрашивали. Ты с ней мутишь?
— Нет, просто знакомая. Привести на репетицию?
— Пенкина убьёт. Я на тебя и на ту девушку пропуск на концерт дам, потом проведёшь за кулисы.
— Элеонора точно не будет против. Но встречаюсь с другой. Диск для неё подпишешь?