Алло, милиция?
Шрифт:
30 декабря на совещании начальник управления прямо спросил: готов ли человек Образцова приступить к работе.
Майор поднялся и доложил: готов. Только должность его будет слишком низовая, чтобы влиять на решения.
Оказалось, что в Первомайском доверенных больше нет. Завербованные на компромате из-за их неблаговидных дел в милиции ушли на повышение либо перевелись в другие горрайорганы МВД.
Хуже того, один следователь сел за взятку на 6 лет, обеспечив взыскание сотруднику, у кого был на связи. Получается, офицер КГБ провинился из-за неисполнения обязанности проводить воспитательную работу среди резидентуры.
Приказы
Оперативникам КГБ категорически запрещено сдавать агентов, даже прекративших работу. Тот же Егор вправе разорвать связь с куратором, если пожелает.
Но он не хотел рвать связь, он действительно о ней не помнил!
Коль не отказывается помочь, тем более сейчас, когда невероятно важно иметь глаза и уши в Первомайке. Придётся поддержать парня.
Второго января тот вовремя явился на «Динамо», вежливо поздоровался с тренером и майором. Николай попросил разрешения посмотреть тренировку, никто не возразил.
Тимофей Борисович нацепил полный комплект доспехов — шлем с защитой горла, нагрудник, накладку на пах. По его рассказу, подопечный совершенно не контролировал удар и перед Новым годом отделал сэнсея как гестаповец партизана.
Николай видел: Егор двигается профессионально. Движения отточены. Тренер помогал обрести осмысленность.
— Хаджиме!
Спарринг получился короткий. Егор отразил атаку и сам перешёл наступление, пробив оборону ударами ног, а потом провёл молниеносную серию руками в корпус и голову.
Тимофей Борисович снял шлем и удовлетворённо вытер лоб.
— Николай! Давай, тряхни стариной. Попробуй с Егором.
Опер отрицательно покачал головой.
— Он меня убьёт.
— У нас хорошая медицина, товарищ майор, — подбодрил студент. — Говорят — особенно в госпитале КГБ. Спасут!
Не вдохновлённый такой перспективой, тот зашагал к тренерской. Тимофей Борисович, дав задание Егору на самостоятельные упражнения, двинулся следом.
— На твой взгляд, как он?
— Двигательная память восстанавливается. К концу января будет как новый. Погранцам наваляет.
— Меня больше другое интересует.
— Понимаю. Вроде что-то прорезается. Но ты ему сам помоги, Коля. Подкинь информацию о прошлом. Из разрозненных осколков память быстрее склеится в цельную картинку.
— Спасибо, Тимофей. Точно так же думаю. Ты не возражаешь, посидим у тебя в каморке? Чтоб нас другие спортсмены не видели.
— Пара часов у вас есть. Потом придут. В том числе, кто знает Егора по додзё.
— Хватит. И заниматься хватит. Гони его в душ и ко мне.
Подготовившись к этому разговору, Образцов вынес из сейфа несколько папок, что не должны были покидать стены его организации. На каждой стояли оттиски о секретности. Нарушение? Грубейшее! Но, снявши голову, по волосам не плачут.
Он разложил их перед подопечным.
— Твоя группа и курс. Твои сообщения о них.
— Только мои?
— Другие я достал. Нет необходимости тебе знать, кто ещё помогает нам.
Егор узнал почерк себя-прежнего. Тот давал характеристики людям краткие и безжалостные. К ним добавлялись доносы о фактах вольнодумства.
«Рассказал анекдот. Смотрит Брежнев в зеркало и говорит: неправда, что я стар; я — суперстар».
«Пересказал содержимое новостей Би-Би-Си и передачи Севы Новгородцева».
«Выразил сомнение в целесообразности направления ограниченного контингента советских войск в Афганистан».
По лицу студента было не прочесть — гордится ли тот своей прежней работой или стыдится.
— Почерк у меня после Москвы поменялся. Так аккуратно не напишу.
— Главное, чтоб было о чём писать.
— Как менты рассказывают анекдоты про Брежнева и КГБ?
— Брось. Детские игры кончились. Никого серьёзного ты в БГУ не изобличил. А за один только язык без костей не наказываем. Не тридцать седьмой год. Сейчас задача сложнее. В Первомайском районе процветает коррупция. Торгаши срослись с милицией и прокуратурой. Из двух человек, задержанных за взрыв в магазине, одну уже выпустили, заведующую. Пищеторг вышел на предисполкома, он на прокурора района, тот распорядился выпустить её из ИВС, избрав меру пресечения в виде подписки о невыезде. Значит, суд впаяет ей года два максимум. Условно. Продолжит работать в торговле, сначала с понижением, потом вернётся на прежний уровень. А если бы эта торговая клуша выполняла инструкции и вовремя настояла, чтоб баллон вынесли, никакой террорист не подорвал бы его в переполненном зале.
— А вы всё знаете и ничего не можете поделать.
— Не можем, представь. Ни моё управление, ни контрразведка. Чуть дёрнись, сразу получишь по ушам: ваше дело выявлять и гонять попов с диссидентами. А какие в Белоруссии диссиденты? Вот бы академика Сахарова сослали в Минскую область…Пока Щёлоков пестует милицейский беспредел, а Брежнев к нему благоволит по старой памяти, Андропов ничего не изменит. Слышал про убийство нашего майора год назад?
— Нет.
— Врёшь! Или забыл как всё остальное. «Голоса» наперебой трепали, ты не мог не слышать разговоры среди преподов или студентов. Ладно, слушай. В конце декабря 1980 года три пьяных в дым мента ограбили майора КГБ, отобрав у него продовольственный паёк, и забили насмерть. До сих пор идёт расследование, но МВД при министре Щёлокове — это государство в государстве, хрен им что докажешь. Короче, сам увидишь.
— Этого знаю, — Егор ткнул в фото одного из парней. — Видел в общежитии. И раньше тоже. Кстати, про общеуниверситетские дела. Я же постоянно участвовал в акциях универовского комитета комсомола. Было там что-то, о чём я непременно должен вспомнить как можно быстрее?
— Нет, там всё благополучно, по имеющейся информации. А вот среди твоих соседей-филологов творится кошмар. Самое главное гнездо национализма! Один только выпускник филфака Григорий Бородулин чего стоит — клейма ставить негде. Говорит по-белорусски, если к нему даже обратиться по-русски. Требует обучения в школах только на белорусском. Высказался за реабилитацию Ларисы Гениюш, это нацистская преступница, печатала стишки в фашистской газете. В частной беседе о разделе Речи Посполитой обозвал русских оккупантами. Прислали разнарядку на него — отказался писать заявление на вступление в КПСС. Сволочь!