Альманах «Российский колокол». Спецвыпуск им. М. Ю. Лермонтова. Выпуск 2

Альманах

На перроне провожали их папа и Лиличка.

По Иринке пробежал какой-то холодок по телу, стало почему-то так тоскливо и грустно, как будто что-то оторвалось внутри, слезы выступили из глаз, и не хотелось никуда уезжать, промелькнула за мгновение вся ее детская и юношеская жизнь в родном доме с родителями и с любимой своей маленькой сестричкой.

У Володи блеснули глаза и стали такие тоскливо синие, неистовой красоты, грустно-прозрачные. Иринка поняла, как она ему дорога и любима, как он ей дорог, и как она его любит. Он провожал свою старшенькую во взрослую неведомую жизнь и, в то же время, не хотел отпускать, это чувствовалось, потому как держал младшую на руках и прижимал к себе обеими руками к груди.

Я помню папины глаза«Хулиганьем» меня ты называл,И на руках везде с собой носил,Тайком мы пробирались средь кулис,К Любви Орловой на чудесный бенефис.Она мне подарила монпансье,И пожелала всем нам долго жить.Своей «шнурупочкой» меня ты называл,Со всей округи я несла тебе болты.Тебе я песни напевала про любовь,Ты слушал их и хлопал от души.Я покидала отчий дом,Учиться уезжала я тогда,Всегда я буду помнить тот перрон,И твои синие отцовские глаза.Смотрел ты с грустью,Провожая мой вагон,Как будто чувствовал,Что расставались навсегда…С какой-то гордостью, наверно, за меня,С переживаньем, лаской и тоской.Любил ведь, по-отцовски ты меня,Как жалко, что так рано ты ушел,Мне в жизни не хватает так тебя,Всегда я помню твои синие глаза.Отцы! Смотрите чаще выС любовью на детей!Они запомнят ваши добрые глаза!

Поезд тронулся. Душа у Иринки просто скулила, ей хотелось обратно, к сестренке, домой.

Но обратной дороги нет, так ее воспитывали, и не поступить в институт, это было бы поражением и трагедией для семьи! Володя был уверен, что дочь поступит, потому что не умела пасовать, и добивалась всегда задуманного. Так ее воспитали, так и выпустили из домашнего гнезда!

Глава 8

Всем абитуриентам полагалась кровать в общежитии на время поступления. Иринку поселили в комнату еще с одной девушкой из Копейска, она была одна, без мамы. Алевтина калачиком с Иринкой ютилась на односпальной кровати, в маленькой два на три комнатке. Ходила с Иринкой в институт на консультации и экзамены. Переживала и радовалась за сданные экзамены, даже шпаргалки писала для нее по сочинениям в тоненькие гармошки, сшила потайной карман на замке под юбкой, в надежде, вдруг пригодится.

В ночь перед сочинением Иринке приснился вещий сон, как кино по роману Шолохова «Мать», образ матери-революционерки.

Каково было удивление, когда на доске она увидела эту тему. Ручка, как будто сама все написала за нее. Когда после двух дней ожидания на доске вывесили первые результаты экзамена, и Алевтина увидела отличный результат, эмоции переполнили ее, и слезы радости хлынули из ее глаз.

– Какая ты у меня молодчинка, умничка! – обнимая Иришку, сказала она.

Алевтина не могла долго быть в Свердловске, работа и Лиля. Не хотелось ей уезжать, хотелось поддержать дочь и быть рядом, это чувствовала Ирочка.

– Мам, ты не переживай так, я справлюсь, я поступлю, – обнимая маму, говорила Иринка на перроне, – На вот, передай конвертик Лиличке.

В конверте была открытка с изображением двух сестренок, которые нежно обнявшись, сидели на полянке среди синих васильков, и подпись «Сестрички».

Ирина на обратной стороне этой открытки написала: «Я тебя люблю, моя милая Лиличка!»

Глава 9

Осень в Свердловске совсем отличалась от осени на Южном Урале, в ноябре здесь уже лег снег, и солнышко совсем не баловало своими лучами. Мокрый снег летел Иринке в лицо и рваный ветер срывал с головы капюшон от пальто, который она то и дело поправляла. Идти было не совсем удобно, потому что снег падал и под ногами ложился густой мокрой кашей.

Дома стояли какие-то серые и мрачные в этом холодном городе. Иринке казалось все чужим, и люди тоже мрачные и не разговорчивые. Уже как три месяца здесь, а привыкнуть никак не могла, уж очень скучала по дому. Только сейчас Ирина понимала, как дорога она своим родителям, как они ее любят, и, видимо, все недопонимания и обиды, которые были в ее юной голове, это отголоски переходного возраста, который проходит каждый ребенок, пока растет в отчем доме.

В голове постоянно были думы о сестре: «Как там она?», «Что сейчас делает?», «Мама на работе во вторую смену, а она там как?».

Папы не стало в этот сентябрь. ДТП, трагическая смерть, и все это не давало покоя Иринке. Воспоминания о доме просто комом подкатывали ей к горлу, и очень хотелось плакать.

Наконец-то она добрела до почты.

– Можно упаковать бандероль? – спросила она почтальона.

– Что у вас там? – забирая сверток, поинтересовалась женщина в окошке.

– Мандарины и детское платье, – улыбаясь, ответила Иринка.

– Надо же! Люди где-то мандарины еще достают, может угостите хоть одним?

– Да там их всего-то десять штук, возьмите одну мандаринку, если вас это устроит, – продолжала улыбаться Иринка.

Бандероль была упакована и отправилась своему адресату. Иринка вышла из почты и пошла обратно в студенческое общежитие, совсем не замечая, что снег летит ей в лицо и на улице промозглая погода. Она шла довольная, потому что отправила подарочек своей любимой единственной младшей сестренке, которая младше ее на семь лет. Как она будет радоваться мандаринам и платью, возможно, оденет его в свой день рождения. Как это приятно получать бандерольки с подарком в этот день, вспоминала Ирочка. Ведь к каждому ее дню рождения обязательно, она получала бандерольку от ее любимой тетушки из Челябинска – Люсеньки. Это было завораживающе сказочно, сюрпризно, и даже если посылка приходила на день или два раньше, Иринкина мама, Алевтина, прятала ее и утром в праздничный день подкладывала под подушку спящей имениннице. Ирочка, проснувшись, просовывала свою ручонку под подушку и обнаруживала там целый клондайк подарков. «Замечательное детство!» – подумала она, вспоминая с улыбкой.

За платьем Иринка простояла в очереди часа три в универмаге, в который поехала специально, чтобы что-то купить для своей сестренки. Платье было польского производства, белое шелковое и с мелкими кружавчиками на груди, стоило целых двенадцать рублей. Да, да, целых двенадцать! Для Ирины это были большие деньги, потому что она была студенткой института, и вечерами или рано утром перед занятиями подрабатывала в своем же институте уборщицей, и получала за это шестьдесят рублей.

А вот с мандаринами все было не совсем правильно, за это она себя мысленно очень ругала, но и как-то оправдывала. В комнате общежития Иринка проживала с четырьмя девушками, две из которых родом были из солнечной Армении, и им присылали посылки с цитрусовыми и всякими другими вкусностями. Прилавки в магазинах Свердловска, да в прочем, как и во всех городах нашей России в семидесятые годы того века были практически пусты. Молоко, творог, яйцо, килька в томате, морская капуста в консервах, крупы. И то, о гречке приходилось только мечтать. Конфеты, только карамель или помадка вида три-четыре, а уж если появлялась колбаса или шоколадные конфеты, то выстраивалась очередь человек в сто, и давали по полкило в одни руки.

Так что Рита и Роза были всегда с продуктами, которые им высылали родители. Почему-то и колбаску сервелат из братских республик могли прислать, и рассказывали, что очередей за продуктами нет, и сгущенное молоко со сливками совсем не редкость, а наоборот украшение витрин всех молочных магазинов. Иринка слушала их рассказы и удивлялась.

Рядом с ее родным Орском, где она родилась, в пятнадцати километрах начиналась граница с Казахстаном, и жители Оренбургской области частенько на автобусе, да и на поезде отправлялись в находившийся вблизи город Актюбинск по магазинам. В такую поездку, однажды, Иринка отправилась с мамиными знакомыми на машине, такое впечатление, как будто попала в другую страну, а это же единая большая страна СССР.