Альманах «Российский колокол» №3 2018
Шрифт:
Бедный Рябчик! Гремел цепью о пустую свою миску и задыхался в гневе.
Васька легко прыгнул на открытую калитку палисадника, прошелся по остроконечным штакетинам и далее, вышел на забор, который выводил прямо к Рябчику. Кот не спешил. Грациозно, не пропуская ни одной штакетины, балансируя приподнятым хвостом, Васька медленно приближался к своему сожителю по двору. Рябчик от такого сожителя уже сходил с ума – грыз забор, до которого доставала цепь, грыз и распалялся ещё более.
– Что творит, что творит?! – не переставал удивляться отец. – Ты смотри, что дальше будет!
Кот
– Во, гадысть, в сантиметрах работаить! – уважительно качал головой отец.
Васька, точно стоматолог, вгляделся в злобный собачий оскал, посидел «трошки», зевнул и показал сожителю своему спину: лег, свернувшись калачиком. Рябчик тянул лапы, скрёб землю всего в двадцати – тридцати сантиметрах от серой «гадской» полосатой шкурки. Увы! Шкурка была недосягаема! А закончилось эта встреча тем, что Рябчик коротко гавкнул, будто плюнул, мол, и пропади ты пропадом! Сволочь такая! Гавкнул и залез к себе в будку, отвернувшись от всего мира. На отцовском базу воцарились тишина и покой, куры с цыплятами смело двинулись на собачью территорию.
– Чего вы его дразните? – пожалел я собаку. – Тебе Рябчика не жалко, пап?
– Да жалковато трошки, – хохотнул родитель и тут же стал оправдываться: – А я чего? Это вот он дражнить! Но ты понимаешь, Паша, кажный день, кажный Божий день проходить такая свистопляска!
Минуты через две-три, насладившись тишиной, Васька встал, произвёл любимое свое упражнение – выгибание спинки и коротко глянул на отца. Глянул, и мне показалось, что он улыбнулся ему. Доверительно! Тьфу ты! Прямо какая-то булгаковщина! Улыбнулся и пошел своей дорогой.
Весь отпуск я наблюдал за этим котом. Действительно, «свистопляска» с Рябчиком у них повторялась каждый день. А однажды – хоть верь, дорогой ты мой читатель, хоть не верь – Васька мне тоже улыбнулся.
Как-то утром прошел короткий сильный дождь. Я вышел за ворота нашего двора и оказался перед непроходимой стеной ещё не скошенного мокрого разнотравья. Разнотравье высилось сразу за редко езженной мимо нашего двора дорогой. Солнце только что выглянуло из-за тучек и осеребрило густой, едва колеблемый травостой. Мириады капелек воды, утяжеляя кончики травинок, сверкали, переливались на солнышке, готовые вот-вот сорваться на землю. Иные срывались. Тогда травинки еле заметно подрагивали и распрямлялись. Происходило такое лёгкое общее колыхание всего серебряного пространства. Красота! Но вот набежала тучка, светило скрылось, и с ним исчез блеск серебряный.
«Попробуй, – подумалось, – попробуй шагнуть в эту красоту. До бровей после пяти шагов будешь мокрый!»
И тут появился Васька. Он, как и я, вышел со двора. Перешел дорогу, вплотную приблизился к мокрой траве, вильнул хвостом и застыл с вопросом: «Итить или не итить?»
– Куда ты прёшься? – проворчал я. – Шкурку пожалей.
Васька поставил хвост свой буквой «гэ» и, прежде чем шагнуть ТУДА, повернулся ко мне. Я же видел, как он растянул рот и сузил глаза – улыбнулся! Натурально! хоть что ты тут делай! Улыбнулся со значением: мол, да что ты?! «Можа» пройдёмся трошки? «Прошвырнёмси?!» Вышла натуральная улыбка! Улыбнулся и скрылся в траве.
А потом он пропал. Кот. Это случилось в конце зимы. Получил я в своём Подмосковье письмо от мамы, в котором она, наряду с разными новостями, сообщила и о том, что Васька у них пропал. Ушел куда-то и пропал. «Отец, – писала мама, – за кота энтого, Васькю, сильно переживаить, как будто овца у него здохла». Месяца через два или три получаю я радостное известие, что кот жив и здоров и никуда он не пропал, а «объявилси!» «Прияжжяй, – писала мама, – и мы табе расскажем про энту шкурку».
И вот оно – лето, время отпусков, и я дома! Разговор про «шкурку» вышел как-то сразу. Увидел я Ваську и Рябчика на базу. Одновременно. И Рябчик никак не реагировал на своего обидчика.
– Пап! – воскликнул я. – Что такое?! Где свистопляска?
– О-о! – откликнулась мать вместо отца. – Весной тут такая свистопляска вышла! Всем свистопляскам свистопляска! Пойдем на огород!
– Ага! – охотно поддержал её отец. – Пошли и покажем!
– А зачем идти на огород?
– Пошли, пошли!
– Его же нет и нет, – начала рассказывать мать на огороде, – пропал, и всё! Кто рад был этой пропаже, так это Рябчик! Он даже брехать стал как-то по-другому.
– Ага-ага! – подтвердил отец. – С радыстей!
– Ну! – согласилась мать. – Прям, можно сказать, с радыстей.
– Ну вы и фантазёры! – посмеялся я. – Собака брешет с «радыстей»!
– О! Не верит! Но его жа перестали мучить! – воскликнул отец. – Тут и со смехом забрешешь!
– Ты слухай и не перебивай нас, – потребовала мать. – Ты думаешь, что они все глупые и ничего у них в нутрях нету?! А-а-а… Да, а пропал кот ещё по снегу. А тут и весна пошла, балка Рассыпная разлилась, а как половодье схлынуло, мы про Ваську и забыли. Не до него. Огород посадили. Лопухи вон в кучерях уж полезли…
– Ага, вон там вон, – отец указал на кучери – заросли за огородом, – зачем мы тебя и позвали на огород, чтоб рассказать, как дело это было!
– Да! – продолжила мать. – И мы как-то с отцом, мы как-то вышли на огород, вместе вышли, посмотреть, картошка взошла али как. Ага, вышли, глядим: взошла картошка, хорошая картошка – и слышим, кот какой-то мяучить. В кучерях. Ну, мяучить и мяучить. Наш-то пропал. А энтот – чей, какой орёть, мы и байдюже! Чужой! Мало ли котов? Ори, шут с тобой! У нас главна – картошка взошла! Да такая хорошая пошла! Ты жа помнишь, отец?
– Да, а то как же! Помню!
– Картошка картошкой, а кот мяучить. Не показывается нам, а мяучить, и всё тут! И на другой день, а на третий! Прям орать стал.
– Дуриком, Паш! – уточняет отец.
– Ага! – перехватывает мать. – Дуриком, точно. И отец тут говорить: а не Васькя ли это наш, шкурка серая? А?! «Васькя! – кричим ему! – Иди домой! И мы табе всё простили!» Умолк наш Васькя. Молчит и молчит, видать, соображает. «Ну иди, – кричим ему снова, – чаво сидишь там как глупой!» И что ты думаешь? Из лопухов – во-он, вон оттуда, из лопухов выглядывает.