Алмаз - драгоценный камень
Шрифт:
Войдя к нему, мама увидела, что Алешка, не раздевшись, лежит на кушетке лицом к стене.
— Что случилось? Получил двойку?… Да говори же! — мама нагнулась над ним, увидела красный нос и мокрую от слез щеку. — Тебя опять побили?
— Никто меня не бил! — тонким голосом закричал он и уткнулся лицом в подушку.
Сколько мама ни пыталась узнать, в чем дело, Алешка только дергался и кричал, чтобы его оставили в покое. Потом затих.
Возвратись из магазина, мама увидела грязную посуду в мойке: Алешка поел и куда-то улизнул.
Вечером, когда папа вернулся после лекций из
— Так чего ж ты ревел?… Выходит, тебе поделом влетело!
— Да-а! Она здоровая! Схватила так, что терпеть нельзя! — выкрикнул Алешка.
— Во-первых, прекрати истерику, — строго потребовал папа. — А во-вторых, ты что же думал? Все обязаны терпеть от тебя пакости да еще и благодарить за это? И в-третьих…
В передней раздался звонок. Алешка напрягся и побледнел.
— Там тебя девочки спрашивают, — возвратясь, сказала мама.
— Не пой-ду-у, — плаксиво протянул Алешка и отвернулся.
— Ну, тогда пойду я, — вставая, сказал папа.
— Нет, папа, нет! Я сам! — испугался Алешка и, обогнав отца, кинулся к выходу.
— Убирайтесь! Я ничего не знаю! — послышалось за дверью.
Юрий Павлович вышел на площадку и в тусклом свете лампочки увидел, что Алешка пытается вытеснить на лестницу четырех девочек.
— Что тут происходит?
Впереди всех, на голову выше Алешки, стояла крепкая круглолицая девочка в коротком пальтишке. Она вскинула на Юрия Павловича большие серые глаза и, смущенно улыбаясь, спросила:
— Можно я скажу?… Мы ведь не жаловаться. Мы только хотели, чтобы Алеша сказал, куда он спрятал портфель Ани Глушковой. Ей уроки делать надо. Вот. Она сидит дома и плачет.
— Не брал я никакого портфеля! — тонко выкрикнул Алешка.
— Ты вот что, — повернулся к нему отец. — Марш в комнату и чтоб через минуту был тут одетым. — А девочку спросил: — Вас, наверно, зовут Алена?… И вы знаете, Что портфель взял он?
Сероглазая кивнула.
— Он!.. Больше некому!.. Он в продленку прокрался, когда мы во дворе гуляли… Еще светло было. Мы видели! — наперебой заговорили девочки.
Всю дорогу Алешка отказывался. Но по требованию отца все же привел их в угол школьного двора. Юрий Павлович посветил фонариком, и Алешка из-под кучи мокрых листьев вытащил портфель.
Девочки обрадовались и сказали, что отнесут его Ане.
— Нет уж! — решил Юрий Павлович. — Кто брал, тот пусть и относит! Спасибо вам за помощь.
Они попрощались и убежали.
— Не знал я, что ты способен на подлость, — тихо сказал отец. — Ну что ж. Бери портфель. Отнеси девочке и извинись.
— Не пой-ду-у… Ни за что не по-ой-ду, — закрыв лицо руками, ныл Алешка.
— Ладно, — помолчав, сказал отец — пойду извиняться я… за то, что такого сына вырастил… И ты со мной. Пошли…
Аня с бледным заплаканным лицом и распухшим носом открыла дверь и удивленно отступила.
— Анечка, — сказал Юрий Павлович, снимая шляпу, — я отец Алексея Жукова. Вот возьми, пожалуйста, свой портфель. Я очень прошу у тебя извинения за тот дрянной поступок, который совершил мой сын. Уверяю тебя, что и я, и мама сделаем все, чтобы Алексей никогда не повторил ничего подобного. Поверь мне, пожалуйста, и извини.
Аня растерялась. Такое было в ее жизни впервые: большой, взрослый человек просил у нее прощения!
— Я… я, пожалуйста… я не сержусь, — запинаясь, проговорила Аня. — Алеша… он… он не злой. Он думает… Нет, он не думает иногда просто, что… — И, окончательно запутавшись, она смолкла.
Юрий Павлович незаметно подтолкнул сына. Алешка взметнул на миг испуганные глаза и выдавил хриплым, дрожащим голосом:
— Я… я не буду, Глушкова. Никогда… Честно… — Горло у него перехватило. Алешка закрыл лицо руками и выскочил из комнаты.
СЮРПРИЗЫ
«Ну и погода на этом юге! — не переставала удивляться Алена. — Какая будет завтра, и угадать невозможно».
Когда они уезжали из своего уральского поселка, туда уже пришла зима. Тонкоствольные березки и осинки давно лишились листвы и, голенькие, казалось, дрожали от холода на пронизывающем ветру, который хозяйничал над тайгой, без разбору хлестал: колючими крупинками снега по всему, что есть на земле.
Вьюга два дня гналась за поездом. Потом отстала. Зеленых, хвойных лесов становилось все меньше. За окнами потянулись бесснежные поля с раскисшей от дождей землей. Потом… — что за чудо! — стали попадаться сначала отдельные лиственные деревья, за ними целые рощицы, похожие издали на громадную цепь костров с разноцветными языками пламени: красными, лимонно-желтыми, бордовыми, синими. Тут еще хозяйничала осень.
А когда приехали сюда, в этот город, вовсю светило солнце, мальчишки бегали в школу в одних рубашках. Мама принесла с базара кисти крупного продолговатого винограда, сквозь кожицу которого просвечивали зернышки, и громадный полосатый арбуз. Куда же она попала? Уехала из зимы. Промчалась в поезде мимо осени. А тут, выходит, еще самое настоящее лето?!
Но лето продержалось недолго. Через неделю лужицы сковало льдом. Всю землю, тротуары, крыши домов устелили опавшие в одну ночь листья кленов, каштанов, акаций. Повалил снег, и к вечеру ребята катались по улице на санках.
Пришла зима? Ан нет! Через два дня от снега и следа не осталось. Полили нескончаемые дожди. Вот уже и Новый год на носу, а зимы все нет. Ну а какой же это Новый год без снега?…
Двадцать восьмого декабря ребята пришли в школу нарядные, праздничные, с просветленными, радостными лицами — ведь сегодня последний день занятий, а впереди — Новый год, подарки и зимние каникулы.
Обычно растрепанный и небрежно одетый, Толик Ивасечко был: неузнаваем. Сегодня все на нем новое: и рубашка, аккуратно заправленная под ремень, и брюки с острыми, как ножи, стрелками, и ботинки. Да и сам Толик похож на новенький сверкающий гривенник. Непослушные темные вихры он смазал каким-то маминым кремом, отчего они блестели и плотно облегали голову. И ходил он сегодня, на удивление, тихо, осторожно. Садясь, смотрел, не запачкана ли скамейка, и, чтоб не измялись, аккуратно поддергивал штанины.