Алмаз. Апокриф от московских
Шрифт:
Но ХХС уже был воздвигнут, и алмаз обрел новый тайник. Это событие стоило отпраздновать.
От полноты чувств и в поисках элитной подкормки, московские нетрадиционные потребители решили порадовать Москву ярким зрелищем и дать надежду страждущим. Собрались на совет.
– Можно, к примеру, мощи святые привезти в Москву. Плоть того и гляди опять уверует, соберется поглазеть да припасть, – предложил бывший бурсак Фофудьин.
– Чьи мощи? Где взять? Давайте по существу.
– Ну, в Муроме когда-то были мощи Ильи Муромского, потом их увезли в Киево-Печерскую лавру. Но не целиком. В Муроме еще кое-что осталось.
– Что конкретно?
– Точно
– Хорошо, Святослав Рувимович, займитесь, – постановил главный отрыватель голов.
Фофудьин с энтузиазмом принялся за дело. В назначенный день мощи были доставлены в Москву и выложены с почестями посреди центрального нефа ХХС.
Параклисиарх, обеспечивающий безопасность мероприятия, доступ элитной плоти к мощам и доступ нетрадиционных потребителей к элитной плоти, с тревогой следил за подземной парковкой, которая быстро наполнялась автомобилями представительского класса. Глядя на пассажиров, он невольно сглатывал набежавшую слюну. Пройдясь еще раз зорким оком по месту предстоящей деликатесной трапезы, поправил галстук и кивнул охране.
Один за другим нетрадиционные потребители встречали и сопровождали к мощам элитную московскую плоть, не забывая в процессе нашептывания каких-то любезностей прикладываться к сановным шеям. Озабоченные перечислением своих пожеланий и чаяний Господу, сановники не обращали на это никакого внимания.
Наконец Малюта заметил, что поклонение мощам происходит с некоторой заминкой. Насытившись вполне и уже едва сдерживая зевоту, он бросил взгляд на мощи и закашлялся. На специальном возвышении возлежал средний палец святого. А между тем с минуты на минуту ожидали приезда Первых Лиц. Параклисиарх бросил обеспокоенный взгляд на царевича и рукой изобразил нечто вроде «накрывай!». Уар в свою очередь отдал распоряжения сокольничему и обслуге.
Но было поздно: к мощам приближались Первые Лица. А приблизившись, сильно удивились.
– Боюсь, я еще не в должной мере уверовал, – сказало Первое Лицо Второму Лицу, разглядев мощи.
– При чем тут вера? – тихо спросило Второе Лицо. – Нам верить не обязательно. Нам главное – в храм ходить. И даже неважно – за каким чертом.
– Это – хорошо, – кивнуло Первое Лицо и добавило: – и еще вот это, когда вкушают тело и кровь Христа, тоже не понимаю.
– Евхаристия. Так верующие с Богом соединяются, – пояснило стоящее рядом лицо духовного звания.
– Дикость какая-то первобытнообщинная! Вампиризм с каннибализмом, прости господи… – поморщилось Первое Лицо.
– Такая она, всенародная любовь, – кивнуло Второе Лицо. – Если уж кого полюбят, то непременно сожрут.
– Известное дело, – обреченно вздохнуло Первое Лицо.
– А знаете, мне тут вдруг пришло в голову, что в этом что-то есть, – пробормотало Второе Лицо на ухо Первому.
– В чем «в этом»? – насторожилось Первое Лицо.
– Да в поклонении среднему пальцу. Как пить дать что-то есть. Я вам потом объясню.
Первые Лица поклонились мощам и перекрестились как сумели.
– Тут главное – народ не допустить. Пусть это будет только наша святыня – сакральный символ власти.
Первое Лицо никак не ожидало, что Второе знает такие мудреные слова, и посмотрело на него с интересом.
В этот момент Уар получил сигнал от сокольничего.
– А теперь, господа, позвольте пригласить всех на фуршет по случая поклонения святым мощам, – объявил царевич. – Прошу вас! – Он простер руку
Глава 7
1998 г. Москва дефолтная
В начале года некий вкусный гражданин позвонил Параклисиарху и сказал только одно слово:
– Пора!
В тот же день Митрофания предъявила к погашению смертным властям ГКО на астрономическую сумму, образованную большей частью из всех облигаций, на которые комьюнити удалось раскрутить БАБса за доподлинное приобщение, и немножко собственных, купленных когда-то сгоряча и на всякий случай. Поделив полученное по-братски и отложив немножко в стабфонд, комьюнити приступило к выполнению второй части плана.
– Это ж как медведя на брусничнике взять! – радовался Бобрище.
Отчего бы не подтолкнуть стоящего на краю пропасти? Сил нет смотреть, как его корежит! Единственной не контролируемой смертными властями площадкой оставался в ту пору мало кому доступный Интернет. Им-то и решено было воспользоваться для праведной мести.
Лето 1998 года утомляло московских обывателей раскаленной жаровней асфальта. Граждане едва удерживались от того, чтобы плюнуть себе под ноги и посмотреть, как зашипит. Панки пели про непрерывный суицид, телеканалы обнажали претенденток на звание «Мисс-98». Но чуткому уху было отчетливо слышно, как скрежетала по ночам зубами Москва.
Душным до изнеможения вечером двадцатого июля утомленные москвичи, открыв все окна в своих лишенных кондиционеров квартирах в надежде дождаться спасительного сквозняка, без особого азарта следили в компании с запотевшей бутылкой пива за ЧМ-98, проходившим во Франции. В тот острый момент, когда парагвайский вратарь Чилаверт чуть не забил гол со штрафного своему болгарскому коллеге, оконные створки, распахнутые в московскую ночь, вдруг отчаянно захлопали. Москвичи бросились спасать оконные стекла и увидели, что ливень буквально стоит стеной. Его грозная барабанная дробь, походившая на стрельбу, заглушала звон бьющегося и осыпающегося стекла. Вымокшие в одно мгновение до нутра прохожие, которых гроза застигла на улице, бежали к подземным переходам в надежде найти убежище. Но потоки воды уже неслись под землю. Налетевший ураганный ветер срывал листву с деревьев, белье с балконов, а потом и кровлю с крыш. Гром и молнии ярко и звучно возвещали о приближающейся развязке. Москвичам казалось, что наступает конец света и Москва, как когда-то Атлантида, уйдет на дно очередного Всемирного Потопа. Город погружался в хаос: тысячи поломанных и вырванных с корнем деревьев, сорванные крыши и поврежденные фасады, оборванные провода, разбитые авто, поваленные ларьки, рекламные щиты и строительные краны; затопленные подвалы и переходы… Центр экстренной медицинской помощи сообщал о раненых и погибших.
Уар, мчавшийся по Новому Арбату, рассекая бурлящие пузырями потоки, вспомнил май 1908 года – наводнение, погрузившее Москву в пучину на несколько дней. Тот год принес московскому комьюнити вожделенный алмаз. «Дождь – это к счастью, – подумал он. – Хоть и не для всех, а только для избранных. Да, думал он, мы – особая когорта избранных. И в основе нашей избранности лежит биологическое превосходство. Мы и есть аристократия мира! Мы – вечные, а значит – лучшие! Эти горячие смертные так смешны в своей тщете урвать все за одну жизнь! И раз за разом попадают в капканы собственной жадности».