Алмаз
Шрифт:
— У тебя, наверное, серьезные проблемы в личной жизни, приятель, если ты не можешь со спущенными штанами находиться в одной комнате с женщиной.
От моего едкого замечания Костя прыснул, а страждущий побагровел и, брякнув что-то нечленораздельное, но явно неприличное, вышел, оскорбленно хлопнув дверью.
— Тебе не нужны приемы самообороны, чтобы отправлять людей в нокаут, — прокомментировал всю ситуацию Костя.
Вот, он снова надо мной смеется. Или у меня уже паранойя? Если так и дальше будет продолжаться, у меня скоро разовьется
— Почему мне кажется, — посмотрела на него, нахмурившись, — что я для тебя что-то вроде диковиной зверюшки?
— Я не смеюсь, — и при этом широко улыбался, — а умиляюсь.
— Чему? — спросила с опаской. Боялась, ответ мне не понравится.
— Твоей непосредственности.
— Что в лоб, что полбу, — произнесла присказку, что часто повторяла моя бабушка. Все равно, что назвал меня не дурой, а дурочкой. Чуть смягчил правду, но смысл от этого не поменялся.
Еще раз осмотрела раскрасневшийся нос, чуть прикоснувшись пальцем, и Костя зашипел от боли.
— Может быть, отменим так называемые «деловые переговоры», и поедим в больницу? Кажется, дело серьезней, чем ты думаешь.
— Ерунда, — он открыл дверь и жестом предложил мне выйти. — Ни за что не откажусь от нашего свидания.
— Это не свидание, — поправила, не сомневаюсь, намеренную оговорку.
Костя промолчал, видимо, чтобы я окончательно не передумала, и продолжал удерживать для меня открытую дверь. Я раздумывала, стоит идти у него на поводу или прислушаться к голосу разума и отправить Костю в травмпункт. Его нос начал чуть отекать. Это была уже вторая оплеуха от меня. Не слишком ли много за столь короткий срок? И откуда у меня эта манера распускать руки? В этот раз все хотя бы вышло случайно, а вот вина за первый инцидент целиком и полностью была моей. Пресловутая совесть нашептывала извиниться, ведь я так этого и не сделала.
— Прости, что тогда дала тебе пощечину, и за сегодняшнее недоразумение. Клянусь, я не чокнутая.
Костя, как и ожидалось, не воспринял мои слова всерьез.
— Все чокнутые именно так и говорят, — прятал улыбку.
Честно признаться, меня это обидело. Я к нему со всей душой, а он продолжал забавляться.
— Ой, иди ты! Забудь, я не сожалею!
Прошла мимо него, зло хлопнув дверью, в тайне надеясь, что та припечатает его вечно улыбающееся лицо. Но вместо стона боли услышала смех и колкую фразу:
— Все больше и больше смахиваешь на чокнутую.
***
Костя привез меня в самый известный и дорогой ресторан города. Я сильно удивилась, как меня при моем внешнем виде (обычной студентки) пустили внутрь. Видимо, музыкант постарался. Насколько я поняла, он был здесь частым гостем: управляющий и официанты приветствовали его, обращаясь по имени. Парень чувствовал и вел себя свободно, я же — как на выставке. Мне почему-то казалось, что все так и оглядываются на меня из-за своих столиков с праведным негодованием.
Только я свыклась с тем, что выглядела в этом месте, словно белая ворона, как принесли меню, отделанное кожей, и я была готова заблеять, лишь бы больше не быть этой пресловутой птицей. Названия блюд не только ни о чем мне не говорили, но и не вызывали аппетит. Как есть блюдо, произнеся одно название которого можно сломать язык?
Костя долго с улыбкой, начинавшей раздражать, наблюдал за мной.
— В чем дело?
– мое недовольство только больше набирало обороты.
– Почему ты так на меня смотришь?
– У тебя забавное выражение лица. Будто смотришь не на изображение еды, а чего-то отвратительного и совсем не съестного. Что не так?
– Нет, ничего, - покачала я головой и уставилась в несчастное «неаппетитное» меню.
— Честно?
— Конечно, нет, — не выдержала я. — Понимаю, ты хотел похвалиться своим достатком и возможностями, но даже не подумал, что ставишь меня в неловкое положение, заставляя чувствовать себя не в своей тарелке, и выбирать блюда, тыкая пальцем наугад, потому что разобраться в этом нормальный человек не способен.
Я думала его пристыдить, а он только шире улыбнулся.
– Давай я тебе помогу разобраться, - потянулся он за меню.
– Что ты хочешь?
– Картошку фри, овощной салат и что-нибудь попить, например, сок, - не задумываясь, озвучила свои мечтания, назвав стандартный ужин в самом обычном недорогом кафе. Нелепо надеяться, что здесь меня так накормят.
Костя зачем-то позвал официанта и повторил ему мой заказ.
– А у них есть такое в меню?
– засомневалась я, когда тот ушел.
– Нет, — уверено ответил, и еще более самонадеянно добавил, — но теперь будет.
В очередной раз решил блеснуть.
Я со всем осуждением, на которое была способна, бросила ему:
— Позер.
Все мои колкости Костю ничуть не трогали.
— А ты само очарование.
— Лицемерие — часть твоей профессии? — начала строгий допрос, пытаясь понять, претворяется он или на самом деле такой, каким кажется — добрый и милый.
— Если ты о музыке, то это не профессия, а моя жизнь, — и вот снова он говорил о значимых вещах как о чем-то рядовом.
— Знаешь, звучит пафосно, — окончательно запуталась в характере парня. — Может, попытаешься объяснить обычными словами и более доступно?
Что еще, как не увлечения и любимое дело показывает человека, какой он есть? Невозможно претворяться, говоря о том, чем горишь душой.
— На сцене, когда посредством музыки общаюсь одновременно с тысячами людей, я как никогда искренен. Это не роль, не фарс. Музыка не прощает лицемерия, — он подбирал слова, раздумывая, как объяснить мне вещи, казавшиеся ему очевидными. — Художники рисуют картины, вкладывая в них свои эмоции, мысли и надежды. Я делаю то же самое, когда выхожу на сцену. Это как диалог. Мои песни — посыл к слушателю, а его реакция на них — ответ мне. Общение со всеми разом и с каждым конкретно. Понимаешь?