Алмазный эндшпиль

Михалкова Елена Ивановна

– Верман заключил с тобой договор? Что-то потребовал взамен? – уточнил Антон.

– Ничего, в том-то все и дело! Он дал денег, мы с папой оформили визы, уехали в Германию, и там его сначала обследовали, а потом, когда диагноз подтвердился, прооперировали. Операция прошла нормально, хотя восстанавливался он долго, около месяца. Когда мы вернулись в Россию, Моня был первым, кому отец позвонил.

– Так ты рассказала отцу, откуда деньги?

– Да.

– И не боялась, что он откажется…

– …взять их? Боялась, конечно!

Но обмануть отца я бы не смогла. К тому времени он так измучился, что, кажется, ему было почти безразлично. Но когда мы вернулись и он позвонил Верману, я слышала, что он едва сдерживает слезы.

– А что Верман?

– Не знаю, я не стала подслушивать их разговор, а отец больше к этому не возвращался. Он был так счастлив оттого, что его больше не мучает боль, он так наслаждался каждой минутой жизни… Мы гуляли с ним во дворе под липами, он говорил о маме, о том, как они познакомились, как вместе ездили дикарями в Крым – обо всем том, что он не успел рассказать мне до болезни и, наверное, боялся, что уже не успеет. Наверстывал упущенное. И, знаешь, это время после его выздоровления – оно вспоминается как одно из самых счастливых в нашей жизни.

Майя помолчала, смяла уголок одеяла в руке и закончила:

– А через восемь месяцев папа умер.

– Подожди… – приподнялся Белов. – Как – через восемь месяцев?!

– Да. У него случился инфаркт, когда меня не было дома. В этом никто не виноват, ни врачи, ни сам папа, просто столько ему было отмерено жизни.

– Получается, что операция была зря? – не подумав, сказал Антон.

– Эта операция добавила к папиной жизни восемь счастливых месяцев, – горячо возразила Майя. – За это время я узнала о своих родителях столько, сколько не узнала за всю предыдущую жизнь. И я помню каждый день, который мы провели вместе, все прогулки до единой!

Она отвернулась от него к окну.

– Прости, я ляпнул глупость, – Антон осторожно притянул ее к себе. – Прости!

Майя взглянула на его огорченное лицо и смягчилась.

– Но я все равно пока не понимаю, как ты попала к Верману, – признался Антон. – Он взял тебя в рабство?

Майя покачала головой:

– Ты действительно не понимаешь. После смерти папы я пришла к Верману и сказала, что с квартирой все окончательно решилось и теперь я наконец-то могу продать ее и расплатиться с долгом…

…Моня в тот день светился, и даже лысина его блестела, будто натертая сливочным маслом. Когда Майя закончила свою небольшую речь, он испытующе взглянул на нее, словно проверяя, не разрыдается ли она прямо у него в кабинете. Но Майя спокойно выдержала его взгляд. Она уже все для себя решила. Продаст квартиру, расплатится с долгом, на оставшиеся деньги купит комнату в районе поприличнее. Она даже кое-что присмотрела…

Майя ждала формального ответа и соболезнований, но не дождалась. Вместо этого Верман сказал совершенно неожиданное. Такое неожиданное, что все спокойствие мигом слетело с Майи.

– Я

извиняюсь, Марецкая, но если ты бедная женщина с одной шубой, зачем корчить из себя вдову Ротшильда? – невинно поинтересовался Моня. – Если тебе очень хочется разбрасываться квартирами в Москве, то разве я что скажу против? Моя тетя Рая из Одессы сильно хотела переехать на Брайтон-Бич! Она даже начала чихать от родного города, так сильно хотела туда отсюда. Врачи сказали – аллергия… Ха! Что бы они понимали, те врачи! Так что тетя Рая уже навострила лыжи, и тут Моня сказал ей свое слово против. И шо ты думаешь?

– Шо? – автоматически переспросила Майя, ошеломленная свалившейся на нее тетей Раей из Одессы, аллергией, врачами и одной шубой, которой у нее в жизни не было.

– Таки тетя Рая уехала! – с трагической торжественностью провозгласил Моня. – И к чему тогда было мое слово?! Тетя Рая чихала на него, как и на родную Одессу, но если Одесса переживет и не поморщится, то Моня может и огорчиться!

Верман выдохся и умолк. Майя тоже смущенно молчала, пытаясь нащупать нить для дальнейшего разговора.

– А если тебе так не терпится расплатиться, – вдруг совсем другим тоном сказал Моня, – то не делай глупостей, а иди ко мне работать. Мне нужен ювелир, а у тебя хорошие руки, в отца. Будешь сидеть в салоне, клепать колечки-сережки, и всем наступит радость: мне не придется искать нового человека, а ты останешься при своей квартире.

Майя изумленно смотрела на Вермана. Ей казалось, что старый хитрый еврей смеется над ней, но она никак не могла понять, в чем подвох.

– Вы что, действительно хотите, чтобы я работала у вас?! – опасливо уточнила она.

– Боже ж мой, Марецкая, если бы я хотел тебя обмануть, ты бы уже брела босая, без квартиры и шубы! – раздраженно воскликнул Верман. – Можешь работать – так приходи, не можешь – иди на все стороны и плачь, что не будешь каждый день видеть Моню! Иди и начинай, прямо отсюда, чтобы я видел твои искренние слезы.

Две недели спустя Майя вошла в салон «Афродита», сжимая в руке сумку с инструментами.

– … Вот так я и оказалась у Вермана, – закончила она. – Теперь тебе ясно, почему я не могу бросить его и Сему? Даже если бы Моня оказался самым наглым мошенником в этом городе, все равно не смогла бы. Слишком большой на мне долг, Антон, и я сейчас говорю не о деньгах.

Белов кивнул. Быть может, подумалось ему, старый прохвост предвидел, что случится, и умело сыграл на чувствах Майи, заполучив в ее лице верного и преданного сторонника… Но это ничего не меняет.

Ему в голову пришла забавная мысль. Несколько время назад все каналы новостей повторяли сюжет о дерзком ограблении в «Сокольниках».

– Вот было бы смешно, – вслух сказал он, – если бы и «Зевса» украл твой Моня.

У Майи расширились глаза, и она схватила Антона, словно хотела остановить его.