Алмазы Якутии
Шрифт:
Яковенко-старший сделал резкий запретительный жест.
– Холодно, блин! – роптал Паша и озирался по сторонам.
Рабочий класс за соседними столиками, не стесняясь, потреблял горячительную жидкость, разливая ее в выпрошенные у кассирши стаканы.
– Они все вначале в «Прокат» идут, а потом уже сюда, – не унимался Паша, которому афера отца казалась все более бесперспективной.
Его утомила езда по ледяной трассе, а потом еще сидение в этом гадюшнике, как он с первого взгляда охарактеризовал кафе, больше напоминавшее паршивую совдеповскую
Яковенко-старший был неумолим. Он слышал над тайгой и видел вертолеты – сначала один, спустя какое-то время другой. Он был уверен, что Родионов где-то неподалеку. Вилена Михайловича вел охотничий нюх, и он даже сам не подозревал, насколько этот нюх был безотказным.
– Ну, батя, ну ладно тебе с ума сходить, – просил Паша, жадно ловя глазами мелькающие стаканы с хлюпающей в них мутноватой жидкостью.
– Иди уж, – с гневным разочарованием воскликнул Вилен Михайлович, зачерпнув вилкой капустную стружку.
Паша побежал в «Прокат», как на местном жаргоне называлась дешевая распивочная. Раньше в здании и правда располагался прокат. Сколько воды утекло с тех лет! Вывеска осталась, а заведение приобрело зловещую для местных жительниц известность, как рассадник пьянства и несанкционированное место сборища жаждущих демократичного общения граждан, то бишь их мужей, братьев, отцов и сыновей.
Павел, не обращая внимания на гурьбу подозрительно не работающих и не обедающих мужиков, норовящих заполучить в его лице лишнего собеседника, направился к стойке. Это не была стойка в привычном смысле слова. Просто окошко в металлических джунглях решетки, отгораживающей «зал» от полок с пойлом. Паша взял бутылку «Столичной» с подозрительно-бледной этикеткой и поспешил в столовку.
– Это, блин, не поселок, а пьяный шабаш, – критично выразился он, опуская на стол бутылку с водкой и два выпрошенных, вернее, купленных у кассирши за два рубля стакана. – А эта бабуся, – незаметно покосился он на кассиршу, – тоже пригрелась – бизнес делает.
– Демократия, – саркастически усмехнулся Яковенко-старший.
Павел разлил водку. Они махнули граммов по сто пятьдесят и тогда только принялись за еду. Безвкусный салат пошел легче.
– Зря мы тут торчим, – начал вещать Пашка, почувствовав в груди приятное жжение, – не видать нам этого полярника как своих ушей.
– Тише ты, – кидал опасливые взгляды по сторонам Вилен Михайлович.
– Да чего там, – махнул вилкой Паша, – эта братва давно все свои мозги пропила.
– Тише, – воздел указательный палец Яковенко-старший.
– Да чего? – недовольно посмотрел на отца Пашка.
– Винт! – торжествующим шепотом произнес Вилен Михайлович.
– И правда, – кивнул Пашка, – ну и что?
– Тихо ты! – цыкнул на него Вилен Михайлович.
Он выскочил из-за стола. Они вместе вышли наружу. Запахнули полушубки. Ничего видно не было, но издали доносилось призрачное жужжание.
– Думаешь, это шепелевская братва? – спросил отца Пашка.
Ему не терпелось продолжить выпивку. Яковенко-старший молчал, вслушиваясь в шум.
– Даже если это они, ну и что? Повезут полярника к Шепелеву, в Якутск.
Рокот, все еще смутный и размытый, приближался.
– Сюда летит, – затаив дыхание, прошептал Вилен Михайлович.
– Да, может, какой-нибудь местный… Ну, который жрачку или газеты привозит…
– Может быть, может быть… – пожал плечами Яковенко-старший и пошел в кафе. – Какая почта на ночь глядя?..
Пашка следовал за отцом, наконец-то удовлетворенный. Они выпили еще по сто, и бутылка печальным образом закончилась. Вилен Михайлович приуныл. Он думал о том, насколько мизерны их шансы достать эти проклятые алмазы. Прав Пашка, ох прав!
– Может, еще за одной слетать? – предложил чуть захмелевший Пашка. – Мало одной-то.
– Ты что сюда, напиваться приехал? – вспылил Вилен Михайлович.
Сомнения пожирали его, он был неспособен думать о чем-либо, кроме окаянных камней. Не встречая понимания у сына и к тому же тайно принимая его скепсис, он злился на него за невнимание и недоверие.
– Нет, кому скажешь, не поверят, – усмехался Пашка, – сорок лет сторожить клад, до которого теперь хрен доберешься. Мне бы, батяня, твое упорство!
– Что ты понимаешь в жизни, – печально вздыхал Вилен Михайлович. – Был у меня на зоне фраер. Коллекционер в обычной жизни. Так он двадцать лет за серебряным чайником охотился. Этот чайник принадлежал одной старухе. Он к этой ведьме двадцать лет ходил чай пить. А старуха-то никак не соглашается с вещицей расстаться и не умирает, сущая селедка! Фраер ждал-ждал да запаниковал. Кончилось тем, что чайник украл и получил пятерик. А ты говоришь! Если уж люди из-за какого-то чайника в тюрягу идут, то чего уж говорить о двадцати кило алмазов!
Шум вертолета между тем нарастал. Причем создавалось такое ощущение, что машина вот-вот приземлится – ее захлебывающийся рокот стелился над самой землей.
Яковенко-старший снова поспешил к выходу. Сын кинулся за ним.
– Негде сесть! – сокрушался пилот.
Карагодин все еще матерился, когда внизу блеснула дорога.
– Трасса! – взревел он. – Садись на трассу.
Но пилот, сориентировавшись, видел дальше Карагодина. Он хотел дотянуть машину до поселка. Тот вскоре появился – отчетливо видные деревянные и каменные дома, здание администрации, еще пара вытянутых на манер бараков строений.
У здания администрации стояли два «УАЗа», у одного из длинных домов – «Нива».
– Поселок, – пилот пальцем тыкал вниз.
– Сможешь?
– Попробую.
Вертолет снова опасно накренился набок, потом поднялся и стал неторопливо, подрагивая, как паралитик, опускаться на площадку перед школой. К площадке поспешили те из жителей поселка, кто заметил вертолет. Если бы не морозные узоры на стеклах, пассажиры вертолета могли бы видеть, какое оживление вызвало это приземление у учеников и преподавателей.