Алое пламя в зеленой листве
Шрифт:
Шелта, его жена и дочь Дайлета, была любовницей Локлана. Именно от Локлана, а вовсе не от него, как думали окружающие, она ждала ребенка, своего первенца. Даже сам Локлан не догадывался об этом. Собственно, у них была лишь мимолетная связь, никого ни к чему не обязывающая, настолько мимолетная, что спроси сейчас Локлана, помнит ли он кареглазую девушку с соломенными волосами, которая уступила ему на веселом празднике прихода весны, он едва ли понял бы о ком речь. В определенные дни вабоны позволяли себе полную свободу нравов, когда даже прелюбодеяние не считалось греховным, и Хид сам мог похвастаться не одной легкой победой над подругами Шелты. К тому моменту они были женаты уже несколько месяцев. Однако больше всего самолюбие Хида уязвило то, что Шелта не призналась ему в содеянном, хотя уклад жизни вабонов требовал от нее откровенности с мужем во всем. О произошедшем между ней и Локланом он узнал случайно. Если говорить
К тому времени Шелта уже знала, что беременна, и пригласила Мев заменить ее на мужнином ложе. Муж Мев погиб на той самой заставе, где теперь служил Хид, детей они нажить не успели, так что связь между ними, да еще под приглядом законной жены, считалась у вабонов делом почти будничным. Девочки в семьях преобладали, и мужчинам, если они могли это себе позволить, разрешалось помимо жены жить еще с одной или даже несколькими женщинами, если те уже вступали в брак, но затем овдовели. При этом, если б у Мев от первого мужа остались дети, причем любого пола, от Хида она имела бы право родить только мальчика. Появись на свет девочка, ее в лучшем случае отдали бы в Айтен’гард, Обитель Матерей. О том, что с ней могло произойти в худшем случае, Хид предпочитал не думать. Да и вообще о Мев он вспомнил сейчас исключительно потому, что она была единственным посторонним человеком, знавшим о его позоре. Вопросы деторождения его не слишком заботили. Кто бы ни родился у Шелты, мальчик или девочка, ребенка не тронут. Как не тронут и второго, даже если это снова будет девочка. Но до этого еще далеко! Шелте только девятнадцать, у них все впереди! В роду Хида часто рождались мальчики. Чем он хуже своего отца! Разве тем, что отцу не изменяла ни одна из трех женщин, с которыми он жил после смерти матери Хида? Но кто может сказать наверняка?
Еще в детстве Хид слышал от одного старого воина и на всю жизнь запомнил поговорку: «Правда — есть нераскрытая ложь». Как же сделать так, чтобы ложь Шелты осталась нераскрытой? Хотя лжи-то как раз и не было. Хид корил себя за то, что ему так и не хватило мужества вызвать Шелту на откровенный разговор. Она по-прежнему думала, будто он ничего не знает. Почему он промолчал тогда? Испугался упасть в глазах Мев? Но она и так знала правду. Или посчитал, что выяснение отношений приведет к неминуемому разрыву и Шелта уйдет к Локлану? Чушь! Приревновал к этому мальчишке, к этому выскочке, занимавшему свое место исключительно в силу происхождения. Тот ведь даже ни разу не вступал в схватку с настоящими шеважа. Нет, нужно гнать прочь все эти никчемные мысли. Вот бы еще вспомнить, какой была в постели эта самая Мев…
Спускаясь по ступеням, Хид почувствовал, что за ним наблюдают. Такое бывало с ним, когда во время боя он интуитивно уклонялся в сторону, а там, где только что была его голова, проносилась смертоносная стрела. На сей раз вместо стрелы он увидел стоявшего в отдалении Граки. «Вот привязался», — зло подумал Хид и сплюнул себе под ноги. — «Ведет себя так, будто кто-то сомневается, что он здесь главный. А главный — ну и занимайся своими делами. Нет же, ему обязательно нужно все разнюхать, самому пальцем в дерьме поковыряться, а потом придумать какую-нибудь причину, чтобы отчитать по первое число».
Делая вид, что не замечает Граки, Хид невозмутимо направился к воротам. Когда мост через ров был опущен, выходить за пределы заставы никому из эльгяр не возбранялось, однако существовало неписаное правило, по которому этой свободой пользовались лишь в крайних случаях. Только специально обученные лазутчики постоянно покидали заставу и рано или поздно возвращались обратно с новыми сведениями о перемещениях неприятеля. Судя по последним донесениям из леса, основные силы шеважа отступили далеко фюль’сан [2] и там затаились. Скорее всего, на время, как обычно бывало перед особенно яростными атаками, однако за их действиями неусыпно следили опытные воины, и эльгяр знали, что будут заранее предупреждены о надвигающихся переменах. Хиду даже приходилось слышать о том, что несколько лазутчиков настолько хорошо освоили язык и повадки шеважа, что живут вместе с ними, успешно выдавая себя за дикарей. Хид этим слухам не верил, как не верил ничему, чего не видел собственными глазами. Он даже представить себе не мог, какими нужно обладать талантами, чтобы шеважа приняли тебя за своего. По крайней мере, родиться рыжим. Среди вабонов рыжие, конечно, попадались, однако, кроме себя самого, Хид встречал за всю жизнь лишь двоих.
2
Фюль’сан — букв.: за солнцем, то есть на запад.
Одним из них был его отец, могучий кузнец Хоуэн, умевший двумя ударами превращать раскаленную заготовку в плоскую пластинку, вторым — странный незнакомец, зашедший как-то давным-давно, в далеком детстве Хида, к ним в деревню, схваченный и убитый местными жителями как раз за подозрительное сходство с шеважа. В то время противостояние между вабонами и обитателями леса было наиболее яростным, и в народе ходило немало слухов о лазутчиках, вынюхивающих слабые места в обороне равнинных деревень. По рассказам отца, незнакомца просто-напросто оклеветали, хотя говорил он чисто, вел себя как обыкновенный путник и не просил ничего, кроме ночлега и возможности на него заработать. Единственным его недостатком оказалась огненно-рыжая шевелюра, которую он, как показалось односельчанам, пытается скрыть под платком, какие в холодное время обычно носили мужчины, не имевшие лишних денег, чтобы купить шапку. Кто убил его, тоже навсегда осталось загадкой, поскольку уже остывший труп зарезанного во сне незнакомца нашли под утро в кукурузном поле, вдали от хижины Хоуэна, который накануне согласился-таки дать ему скромный приют.
С тех пор Хида занимал вопрос: а что, если и среди шеважа встречаются изгои с волосами не рыжего, а просто светлого или даже темного цвета? Как терпят их соплеменники? Оставляют жить как ни в чем не бывало или прогоняют с глаз долой? И если их прогоняют, то куда они идут? Может быть, обращая столь пристальное внимание на собственных рыжих соплеменников, они упускают из виду тех шеважа, которые были изгнаны собратьями и поселились… среди них, вабонов? Своими сомнениями Хид не делился ни с кем. Даже отец поднял его на смех, сказав, что распознать шеважа, будь тот разодет хоть виггером, [3] хоть аолом, [4] сможет и малый ребенок. С тех пор прошло немало зим, Хид сам за это время неоднократно сталкивался с шеважа и теперь понимал, что и отец, и его односельчане были слишком наивны и прямолинейны: чем больше оказывались отряды нападавших на заставу дикарей, тем заметнее на фоне их рыжих голов выделялись — как правило, закрытые меховыми шапками — светлые или почти черные шевелюры. Шеважа были разными. Не понимать этого или слепо отрицать очевидное значило, по мнению Хида, подвергать опасности всех вабонов.
3
Виггер — рыцарь.
4
Аол — старейшина (в деревне), избираемый из числа наиболее уважаемых виггеров.
В тени ворот дул приятно освежающий бриз. Лето в этом году выдалось особенно жарким. Прошедший два дня назад сильный ливень, испарившийся без следа, оказался единственным за много недель изнурительной засухи. На далекое синее небо лишь изредка наплывали разрозненные белые стайки облаков, но солнце сразу же гнало их прочь, и они таяли и исчезали, как сугробы снега после короткой и мягкой зимы.
Ступив на мост, Хид невольно насторожился. Тушка зайца лежала поблизости, но, чтобы добраться до нее, нужно было перейти на другую сторону рва. Лес ободряюще шелестел, призывая Хида не медлить. Однако он не стал спешить и по привычке внимательно осмотрел опушку. Все выглядело так же спокойно, как и с высоты ворот. Только ощущение, что за ним наблюдают, не исчезало. Оглянувшись, Хид обнаружил, что Граки ушел.
Доски моста мелодично поскрипывали под его легкими шагами. Товарищи, следившие сейчас за ним со стены, не должны были подумать, будто он волнуется. Да он и не волновался. Всего-то делов — зайца подобрать! Вон он валяется белым пятнышком на зеленом склоне. Стрела пригвоздила его к земле во время прыжка. Успел ли он понять, что умирает? Или смерть наступила раньше, чем он осознал свой конец?
Хид быстро перешел мост, спрыгнул в ров и осторожно, чтобы не оступиться и не напороться на торчавшие повсюду острые колья, наклонился над своей жертвой.
В это мгновение его больно ужалило в шею. Хид попытался отмахнуться, но рука задела что-то твердое, и это причинило ему еще большую боль. Удивившись непривычному ощущению в горле и услышав позади себя крики, показавшиеся ему знакомыми — кто-то как будто окликал его по имени, — он покосился в сторону и увидел оперение стрелы. Оперение было черным, какое обычно применяют шеважа, а стрела торчала из шеи. Только не зайца, а его собственной.
Хид хотел позвать на помощь, но зашатался, потерял равновесие и опрокинулся навзничь. Остро заточенный кол вошел ему в бок между ребрами и замедлил падение ровно настолько, чтобы Хид успел различить сквозь застилающую глаза кровавую пелену бегущих по мосту и размахивающих топорами людей.