Алое восстание
Шрифт:
— Разве? Ого! Разве, солнышко?
— Боишься. Потому что думаешь, как все они. — Киваю на отражение видео в зеркале. — Порядок высечен в камне, иерархия священна. Ржавье внизу, остальные стоят на наших спинах. Теперь смотришь на меня и понимаешь, что быть ниже всех нам ни хрена не нравится. Алые поднимаются, Микки.
— О, вам предстоит долгий путь…
Не оборачиваясь, беру его за руки. Вырваться из хватки проходчика нечего и думать. Фиалковые глаза встречают мой золотой взгляд. В них трепещет первобытный ужас. Улыбаюсь, чуя запах страха. Так лев смотрит на мышь, загнанную в угол.
— Будь добрее к Эви, Микки. Не заставляй танцевать. Пусть ей будет хорошо, иначе я вернусь и оторву тебе руки.
13
Зло
Маттео — тонкий, как тростинка, с обольстительным изящным личиком. Розовый. Раб для плотских утех, а может, бывший раб. Тем не менее Маттео держится как владетельный лорд — достоинство в каждом шаге, грация и манеры в любом жесте. Не расстается с перчатками, морщит точеный носик при малейших признаках грязи. Культ тела — главное в его жизни, и поэтому Маттео нисколько не смущается, помогая мне обмазывать жидким эпилятором руки, ноги, живот и промежность. Зато смущаюсь я, и вскоре чертыхаемся мы оба: я — от мерзкого зуда, а он — держась за выбитое плечо. Слегка отпихнул его, всего-навсего. До чего же они хрупкие, эти розовые. Если он — роза, то я шипы.
Маттео удовлетворенно оглядывает меня.
— Голенький, как новорожденный младенец, даром что буян, — произносит он со своим лощеным выговором. — Последний писк лунной моды! Осталось капельку подправить линию бровей — они у тебя похожи на гусениц, поедающих гриб, — убрать волосы из ноздрей, сделать маникюр, выбелить улыбку: новые зубы уже желтые, как горчица, — хоть раз чистил? — заняться угрями, у тебя там залежи гелия-3, — поколоть мелатонин — и будешь у нас цвести и пахнуть.
Я презрительно фыркаю:
— Я уже выгляжу как золотой.
— Ты выглядишь как бронзовый! Как фальшивка! А должен стать совершенством.
— Ты охренел, розовый? — усмехаюсь. — Я и так совершенство.
Он шлепает меня по губам:
— Следи за выражениями! Аурей скорее умрет, чем выругается, как грязный шахтер. Чертыхайся на здоровье, но чтобы никакой «хрени» и прочего я больше от тебя не слышал. Тут же получишь по физиономии — не по роже и не по харе, заметь! А если услышу что-нибудь еще грязнее, буду пинать прямо в соответствующее место. А этот акцент… боги, что за акцент! Каркаешь, будто родился на какой-нибудь помойке. — Маттео важно подбоченивается. — Итак, я буду учить тебя хорошим манерам. Общая культура и манеры — вот главное, патриций!
— У меня хорошие манеры.
— О боги! Этот акцент, эта площадная брань! — Перечисляя мои недостатки, он каждый раз тычет пальцем мне в бок.
— Сам бы о манерах вспомнил, хамло сраное, — ворчу я угрюмо.
Маттео сдергивает перчатку с руки и хлещет меня по лицу. Затем хватает с туалетного столика пластиковый флакон и ловко приставляет мне к горлу:
— Твоей реакции, проходчик, пора бы восстановиться. Больно неуклюж, не управляешься с новым телом.
Я кошусь на флакон:
— Бутылкой меня проткнуть собираешься?
— У меня в руках молекулярное лезвие, патриций. Нанопластик, мягкий и легкий, как пушинка, под действием биоимпульса становится тверже алмаза и острее бритвы! Хлыст в одно мгновение превращается в меч и пробивает даже импульсный щит. Излюбленное оружие золотых, другим цветам оно запрещено под страхом смерти.
— Это просто бутылка, идио… — Тычок в глотку заставляет меня разразиться кашлем.
— А если нет? Я счел твои слова оскорбительными, вынул свой хлыст и оборвал презренное существование невежи. Только ничтожные черви в трущобах, где ты родился, защищают свою честь кулаками, а благородные ауреи хватаются за оружие по малейшему поводу. Их гордость не чета вашей: на кону стоит не одно только личное достоинство, а честь всего рода, а то и правящего дома целой планеты! Поэтому оскорбления не прощают, а смывают кровью, и одним расквашенным носом тут не обойдешься. Так что манеры и еще раз манеры, патриций! Только вежливость спасет твою жизнь от моего шампуня.
— Маттео… — хриплю я, разминая пальцами шею.
— Да? — вздыхает он.
— Что такое шампунь?
Честное слово, лучше лишний раз побывать в мясницкой у Микки, чем покорно выслушивать дурацкие поучения. Ваятель меня хоть боялся.
Наутро явился Танцор и с ходу начал грузить:
— Запомни: ты происходишь из захудалого рода с дальних астероидных поясов. Вся семья скоро погибнет при крушении корабля, и, как единственный выживший, ты унаследуешь их долги и малоизвестное, но гордое имя. Гай Андромедус — так теперь тебя зовут.
— Что за хрень? — кривлюсь я. — Не пойдет. Родился Дэрроу и помру Дэрроу.
Танцор чешет в затылке:
— Дэрроу… слишком редкое для них имя.
— Вы отняли у меня волосы отца и глаза матери, но имя, с которым родился, я не отдам!
— Мне больше нравилось, когда ты не вел себя как золотой, — ворчит Танцор.
— Главное в трапезе аурея — вкушать пищу не спеша! — провозглашает розовый. Мы с Маттео сидим за столом в пентхаусе, где Танцор впервые показал мне настоящий мир. — Тебе придется участвовать во множестве роскошных пиров с переменами блюд. Основных всего семь: закуски, суп, рыба, мясо, салат, десерт и напитки. — Маттео придвигает к себе поднос, уставленный посудой, и начинает объяснять, как пользоваться разными столовыми приборами. — Если во время еды захочется в туалет, терпи! Аурею не пристало быть рабом собственного тела.
Я разражаюсь хохотом:
— Выходит, эти наманикюренные шишки и в сортир сбегать не могут? А уж если срут, то небось одним чистым золотом…
Получаю по щекам перчаткой.
— Соскучился по аленькому, патриций? — язвительно шипит Маттео. — Только сморозь что-нибудь этакое в их присутствии, и тебе мигом напомнят, какого цвета ты внутри. Манеры и самоконтроль! Пока у тебя нет ни того ни другого… — Он укоризненно качает головой. — Итак, повторим. Для чего вот эта вилка?
Так и тянет посоветовать поковырять ею в заднице, но… Тяжело вздохнув, отвечаю:
— Для рыбы, но только если в ней кости.
— Сколько рыбы ты съешь с тарелки?
— Всю съем, — ляпаю, не подумав.
— Нет! — стонет Маттео, хватаясь за волосы. — Ты что, совсем не слушаешь? Итак, еще раз: есть золото, бронза и эльфы… Ну?
— «Эльфы плохо владеют собой, — припоминаю я, — пользуются всеми благами высокого положения, но палец о палец не ударят, чтобы их заслужить. Их жизнь проходит в погоне за наслаждениями…» Точняк?
— Что еще за «точняк»? — морщится Маттео. — Теперь — какое качество в первую очередь отличает золотого? Настоящего аурея!