Альпийская рапсодия
Шрифт:
— И он позволил бы тебе это сделать?
— Он настаивал на этом.
— Боже! Он, наверное, был не в своем уме! Разве он не понимал, что такой талант, как твой, рождается раз в столетие?
— Он был спортсменом; серьезная музыка его не волновала.
— Тогда ты тоже была не в своем уме, когда согласилась выйти за него замуж. — Глаза Ивлин угрожающе сверкнули, но Макс спокойно продолжил: — Я могу понять, что ты чувствовала, лишившись возможности играть на своем рояле, но я не понимаю твоего безрассудного увлечения совершенно недостойным человеком. Твоя травма привела к невосполнимой
— Я это заметила, я же не слепая, — нахмурившись ответила Ивлин, — но это был траур и по моей музыке тоже. Я надеялась, что ты никогда не узнаешь, кем я была, поэтому я намеренно пыталась казаться другой.
— И напрасно, от этого я еще больше злился. Ты такая красивая, Иви, но упорно пытаешься сделать из себя пугало.
Теплый взгляд Макса и мягкие интонации его голоса несколько успокоили Ивлин, хотя ей не нравилась прямота, с которой он говорил ей неприятные вещи.
— Ну, сегодня я не пугало, не так ли? — спросила она, но не упомянула о том, что так оделась исключительно для него.
— Несомненно. Надеюсь, ты навсегда рассталась со своей траурной одеждой.
— Но я действительно любила Гарри, — возразила Ивлин. — Ты напрасно рассказал о нем тете Эми.
— Она все и так знала, — коротко ответил Макс, — все знали, кроме тебя. Тот, кого это касается, всегда узнает последним. Я думаю, что это должно окончательно убить в тебе любовь к Гарри.
Известие пришло слишком поздно, чтобы по-настоящему причинить ей боль, потому что со временем прежнее чувство Ивлин уже охладело, но девушка упорно не хотела признаться в этом Максу. Ей нужно было найти какую-нибудь защиту. Ивлин была уверена, что Макса интересовала только Изабелла; он восхищался ее талантом и, очевидно, ее красотой. Шокированный безразличием незнакомой девушки к окружающему миру, он попытался вдохнуть в нее жизнь, и сегодня все завершилось — он вернул Ивлин музыку, от которой она уже не сможет отказаться.
— Любовь нельзя убить, — сказала она. — И хотя Гарри изменял мне, я все равно буду его любить.
Ее утверждение было отчасти правдой. Гарри был мечтой ее юности. Она всегда с легкой грустью будет оглядываться на тот период своей жизни, вспоминая счастливое девичество и его.
Но ее ответ, кажется, Максу совсем не понравился, потому что он помрачнел.
— Ты хочешь вернуться в зал? — неожиданно резко спросил он.
— А ты? — вежливо осведомилась она.
— Нет. Моя миссия окончена.
Значит, он запланировал эту поездку в Мюнхен с тем, чтобы заставить ее разговориться. К чему такие хитрости, с горечью подумала она, Макс мог бы и без этого сказать ей, что знает, кем она была раньше. Но стала ли бы она тогда обращать внимание на свою внешность, не имея стимула в виде приглашения на концерт, короче говоря, вышла бы она из своей раковины без его направляющей руки? Макс вел себя очень мудро, манипулируя ею как марионеткой, но дергал он не за веревочки — он играл ее чувствами.
— Тогда, если ты не возражаешь, я бы предпочла не возвращаться, — сказала Ивлин. — Если музыка вновь вернулась в мою — жизнь, я буду пока принимать ее в небольших дозах.
— Хорошо, тогда мы поедем обратно.
Макс все еще казался раздраженным.
— Я веду себя не так, как ты ожидал? — язвительно спросила она.
Он усмехнулся.
— Не совсем.
— Но ведь поведение женщины не зря считают непредсказуемым?
— В этом их очарование. — Но у Макса был такой вид, будто именно в Ивлин никакого очарования он не находил.
Когда они спустились в вестибюль, из зала вышел крупный бородатый мужчина. Увидев Макса, он бросился к нему с распростертыми объятиями.
— Макс! Mein freund [9] ! — воскликнул он и обрушил на Макса целый поток слов на немецком языке.
Когда он на секунду замолчал, Макс вставил по-английски:
— Я знаю, что слишком задержался в Зеефельде, но время еще терпит. Я скоро вернусь. А что привело тебя сюда?
— Я приехал послушать молодого Шрайберга. — Его глаза сверкнули из-под густых бровей. — Разве он не великолепен? Ты не хочешь пригласить его?
9
Друг мой (нем.).
— Не хочу, — решительно заявил Макс.
Бородач громко рассмеялся.
— Gut! Gut! — Он вдруг стал серьезен. — Хорошие пианисты, где они? — Его взгляд упал на Ивлин. Несколько мгновений он молча смотрел на нее. — Но это же просто чудесно! Друг мой, значит ты нашел ее? Фрейлейн Равелли, вы приедете в Вену? Вы сыграете для нас? Макс, я прощаю тебе твою задержку, потому что теперь знаю ее причину. Мы покажем этому Шрайбергу, как надо играть, верно? — Он повернулся к Максу и шепнул по-немецки: — У нее высокий гонорар?
Для Ивлин это был ужасный момент. Она очень хотела сделать то, чего от нее ждали, но, к сожалению, это было не в ее власти. Одного желания мало, чтобы вернуть ее левой руке прежнюю силу.
— Вы ошибаетесь, господин… — она запнулась и с мольбой взглянула на Макса.
Тот быстро сказал своему приятелю что-то по-немецки; бородач широко открыл глаза от удивления.
— Я не понимаю, — пробормотал он.
Макс подхватил Ивлин под руку и повел ее к выходу.
— Этот болтливый осел — Шмидт, — сквозь зубы процедил Макс, — он ездил со мной в Лондон слушать твою игру. К сожалению, он узнал тебя.
Взгляд девушки был затуманен печалью.
— Теперь ты понимаешь, почему я хотела спрятаться ото всех, — с болью в голосе сказала она.
Ничего не ответив, Макс быстро усадил ее в машину. Они выехали уже за пределы Мюнхена, когда он заметил, что Ивлин плачет — безутешно и беззвучно.
— Иви, пожалуйста, не надо, — с беспокойством попросил он.
Девушка с трудом справилась со слезами.
— Я думаю, тебе не приходило в голову, — сдавленным голосом произнесла она, — до того, как ты начал меня спасать, что я предпочитаю все оставить как есть.