Альтаир (с илл.)
Шрифт:
Должно. И не только комсомольцев Багрецова и Усикова, не только профессора Набатникова, заботящегося о том, чтобы наша молодежь была совершенной во всем. Казалось бы, пустяки — много ли у нас «барышень» на выданье, ребят, шахтеров или нефтяников, которые не знают, как убить свободные вечера, и чаще всего отдают их водке? Бывает, все, конечно, бывает. А сколько среди шахтеров студентов-заочников, сколько из них любителей литературы, музыки, театра! Сколько талантливых участников самодеятельности, спортсменов, шахматистов и просто культурных советских рабочих!
А что делать с другими? Как привить им любовь к книге, театру, музыке? Как научить отличать истинно прекрасное от фальши и подделки, понимать глубокие человеческие чувства, трагедии Шекспира и лирику Маяковского? Ведь это не только овладение всем многообразием культуры, но и воспитание художественного вкуса — дело очень трудное, а многим и непонятное.
Ни Вадим, ни тем более Усиков не могли похвастаться своим эстетическим воспитанием. Каждый из них более или менее знал, что представляет собой одна из любимых ими областей высокого искусства. Для Багрецова это была поэзия, для Усикова — живопись. И то и другое познано практически: один писал стихи, другой рисовал.
Колхозный рынок был расположен в самом конце поселка, поэтому у друзей нашлось время выяснить все свои привязанности и антипатии как в поэзии, так и в живописи.
Но вот и рынок. Красная триумфальная арка. Еще остались на ней от какого-то праздника осыпавшиеся хвойные гирлянды.
Грузовики, повозки, палатки, лотки, окруженные покупателями и просто случайными зрителями, любителями потолкаться, поболтать со встречным знакомым. Шум, говор, фырканье лошадей, мычание коров, визг поросенка. Все это покрывалось ревом громкоговорителя. «Тише, тише, не шумите…» — пел хор из «Риголетто».
У Левы глаза разбежались. Сколько красок! Пестрые платья, косынки, шляпки, шелка и ситцы в палатках. Покорно опустив рукава, ждут покупателей добротные пиджаки, а рядом на прилавке лежат великолепные синие брюки из шерсти «метро», — вот бы какие должен купить Митяй. Тут же сгрудились разноцветные туфли, на тонюсеньких каблучках или совсем без каблуков, похожие на тапочки, которые здесь висели прямо связками, раскачиваясь на ветру. Хотелось бы купить — в своих уже дырки намечаются, — но тапочки были женские, с розовыми помпонами, к тому же не предусмотренные списком Митяя, где указывались лишь продукты и, на всякий пожарный случай, суровые нитки.
— Димочка, — ласково обратился к нему Лева, — время у нас есть. Пройдем по рядам.
Вадим нахмурился: «А вдруг еще упустишь в толпе, вот и отвечай тогда». Но Левка умел уговаривать, взывая к его гражданской совести, доказывал, что стыдно советскому человеку не поинтересоваться, как выполняются решения о развитии промышленности товаров широкого потребления, как развивается наша торговля. Сейчас все это можно увидеть на примере. Тут, конечно, не инспектирование, а познание жизни, дело необходимое, положительное, и так далее, и так далее…
Возражать было трудно, к тому же сам Багрецов страдал любопытством. Взял он Левку под руку, чтоб, избави бог, не потерялся, и пошли по
Оба могли быть довольны: товаров навезли порядочно. Но что особенно радовало — среди палаток с шелками и босоножками достойное место занимали книжный киоск и ларек «Культторга».
В нем были выставлены хорошие литографии — копии с картин великих мастеров, недорогие, в золотых багетных рамках. На полках приютились фарфоровые зверюшки Ломоносовского завода, белые, так называемые бисквитные фигурки: лыжник, физкультурница, птичница и разные другие.
— Ты представляешь себе, как это важно! — с видом знатока осматривая полки и прилавок, говорил Лева. — Вкус к твоей любимой поэзии прививается через книгу и радио, музыку пропагандируют, и радио, и кино, и пластинки. А с живописью и скульптурой что сделаешь? Конечно, в больших городах и музеи, и выставки, а здесь что? Или в колхозе? Откуда там знают картины Третьяковской галереи? Правда, в «Огоньке» встречаются, но этого мало. А тут смотри, — кивал он головой, — Репин, Суриков, Левитан.
— Покупают? — деловито осведомился Вадим у бородатого продавца в синем халате.
— Да как вам сказать? Не все. Многие другую продукцию предпочитают.
— Босоножки? — усмехнулся Лева, но сразу осекся. — Нет, я… это самое, не против. Но картины или другое искусство… ведь оно украшает жизнь. Человек становится культурнее. Неужели обходятся без этого?
— Почему обходятся? Покупают и картинки и всякое такое. Украшают.
Продавцу было некогда — его отвлек пожилой человек в праздничном темном костюме, он выбирал картину для подарка. Одна понравилась, но, оказалось, без стекла, — нельзя ли заменить рамку или стекло подобрать?
Когда Лева с помощью Вадима выполнил поручение и закупил все, что требовалось по списку (причем проявил даже некоторую инициативу — взял лишних пять пучков редиски), внимание его привлекла художественная продукция артели «Бытообслуживание».
Возле забора примостился длинный стол, на нем была расставлена скульптура, как ее называют, анималистическая, то есть звери и животные. Лева от удивления протирал глаза. Черт знает что такое! Конь с кумачовой гривой, страшные голубоглазые кошечки, свинья в яблоках малиновых и зеленых (цвета, которые вызывали у Левы самые неприятные воспоминания).
Но это еще ничего. На заборе висели картинки. Все они были нарисованы на стекле, на черном фоне, усыпанные золотым и серебряным порошком, подклеенные раскрашенной фольгой, чтоб блестело. На Леву смотрели конфетные красавицы с коровьими глазами, сухорукие балерины, амуры, похожие на крылатых поросят, дебелая красноволосая дама, целующаяся с голубком.
Он оглянулся, чтоб узнать у Вадима его мнение: как это все сочетается с только что виденными картинами в палатке «Культторга»? Но Вадима не оказалось рядом. Лева забеспокоился, привстал на цыпочки и заметил его пышную шевелюру возле синих кипарисов, то есть у декорации уличного фотографа. Странно! Неужели Димка решил сниматься? Вот чудак, наверное, пошлет фотографию Наде.