Альтаир (с илл.)
Шрифт:
После того как были разрешены некоторые технические вопросы, профессор поинтересовался, что ребята увидели на экране.
Женя прежде всего вспомнил старика, который едет на новое место работы. Неугомонный человек!
— Есть у кого поучиться, — усмехнулся Набатников. — Много я видел стариков. Как правило, работают здорово.
Женю почему-то задело это замечание, Митяя тоже. Усмехнувшись в кулак ладно, мол, поучимся, можно и не повторять лишний раз, — он промолчал, а Женя попробовал возразить:
— Опять отцы и дети? Ясно, мы должны учиться у вас. Но разве мало сделала советская молодежь? Есть достойные примеры.
Набатников положил руку ему на плечо.
— Во-первых, рано вы
Он говорил ребятам не очень приятные для них вещи. Говорил, что есть кое у кого из молодых превратное представление о правах и обязанностях гражданина. Люди старого поколения дали молодежи очень многое. В трудные годы отрывали у себя последний кусок. Права молодым даны огромные, таких нет и не было ни у одного молодого человека капиталистического мира. Молодежь активно пользуется своими правами, но не всегда хорошо помнит обязанности. Скрепя сердце ребята согласились с этим.
Провожая взглядом проплывающий мимо караван судов, Набатников говорил:
— Не думайте, что перед вами сидит недовольный, брюзжащий старик, обремененный годами и болезнями. Старики всех эпох привыкли жаловаться на молодежь. «Ах, эти нынешние!» — шамкая беззубым ртом, твердили они, завидуя молодости и здоровью. А я нисколько не завидую. Желаю и вам прожить такую интересную, полную жизнь, какая выпала на мою скромную долю. Да и впереди есть чему порадоваться. Говорю я с вами по душам, как с друзьями. — Широко раскинув руки, он обнял ребят. — Думаю, что не обидитесь. Так вот, насчет обязанностей. Не могу сказать, чтобы вы их не знали. Хорошо учиться, хорошо работать, быть достойной сменой — все это известно вам с детства. Но ведь этого мало. Мне иной раз представляется высокое, уходящее в небеса здание. На самый верх поднимаются уже последние камни, их надо обтесать, отшлифовать, чтобы сияли они в веках. А я вроде каменщика. Хочется мне самому шлифовать камни, да так, чтобы ими любовались потомки. Но бывает и по-другому: приходится заниматься грубой работой, не шлифовать, а обтесывать камни, если над ними трудились нерадивые, равнодушные люди, каких еще много встречается. Значит, всем нам придется обтесывать не только камни, но и человеческие характеры. Некоторые психологи утверждают, что юности свойствен эгоизм — черта характера сомнительной ценности. И действительно, кое-какие эгоистические наклонности свойственны многим из вашего брата.
— Какие, например? — спросил Женя.
— По-моему, одной из обязанностей молодого человека является постоянная самопроверка, с достаточным ли уважением он относится к окружающим. Приведу пример. Часа два назад в тихую гостиную, или, как ее здесь называют, салон, вошла группа молодых экскурсантов. Веселые ребята, чудесные. Но они никого не замечали, что говорило о полном неуважении ко всем, кто там сидел. До этого люди играли в шахматы, читали, ужинали, спокойно разговаривали. И вдруг в этот тихий мир ворвалась ликующая молодость. Однако, как это ни странно, никому она не показалась особенно обаятельной. Ребята были увлечены лишь друг другом. Им было весело. Хохотали над своими остротами, прямо надо сказать, не очень умными, пробовали петь. Они были эгоистами и считали себя там единственными хозяевами. Но ведь дело в том, что молодежь должна чувствовать себя хозяевами Земли — именно так, с большой буквы, — а не гостиной теплохода.
— Вы абсолютно правы, — сказал Лева, подвигаясь ближе. — Такие случаи можно видеть в троллейбусе, в пригородном поезде, всюду. Но ведь это идет не от того, что… это самое… ребята не уважают старших, а просто их никто не останавливает.
— Значит, опять виноваты равнодушные люди, — разводя руками, заявил Афанасий Гаврилович.
— А
— Неукоснительно. Но память у них короткая. Стоило мне уйти, как опять пошел дым коромыслом. — Профессор вздохнул. — Пришел помощник капитана и голосом, не предвещающим ничего хорошего, предложил ребятам спуститься на нижнюю палубу. Ребята подчинились, а получилось скверно, обидно за них. Нельзя же, чтобы молодой человек нашего великого времени, бывая в общественных местах, признавал авторитет только администрации и милиционера.
О многом говорил в этот вечер профессор Набатников. Он был искренним другом юности, но другом требовательным, а подчас и жестоким.
Несмотря на свой почтенный возраст, Афанасий Гаврилович горячо любил общество молодежи, — ходили вместе на лыжах, бродили по горам. Любил острое словцо, и часто его звучный хохот разносился по парку, где, сидя на скамейке, он подолгу беседовал со своими молодыми друзьями. Любил живую, задорную песню, смелую шутку, серебристый девичий смех. Любил все, что выражало непосредственность, свежесть и радость юности.
Но всему свое место и свой час. Люди работают, думают, отдыхают. После гула и грохота заводского цеха, гудения турбин, стука отбойных молотков, шума улицы, автомобильных гудков тишина — большое счастье. Набатников напоминал ребятам, что есть целые институты, занимающиеся тишиной. Сотни ученых работают над тем, чтобы создать бесшумные шестеренки, неслышные станки, моторы, машины. Они изучают шумы городских улиц, ткацких фабрик, заводских цехов. Многие миллионы государственных средств идут на то, чтобы сделать бесшумные поезда, трамваи, автобусы. Строители все время придумывают новые звукоизолирующие материалы для перегородок в домах. Инженеры строят совсем бесшумные лифты и эскалаторы. Врачи изучают влияние шумов на работоспособность и здоровье людей. Все это делается ради покоя советского человека. Нам дорог его труд и отдых.
— Так почему же в бесшумные вагоны или, как здесь, в тихие залы теплохода, где для защиты от внешних шумов поставлена специальная звукоизолирующая обшивка, — говорил профессор, — врывается вдруг такой грохот, визг и смех, что при измерении интенсивности этих звуков особыми приборами стрелки их прыгают за шкалу! Видно, техника тут ни при чем. Может, ученые зря занимались этим бесполезным делом? Не думаю, — тут же отвечал он. — Надо защищать дорогую нам тишину и от моторов и от веселых молодых людей с эгоистическими наклонностями.
Слушая Афанасия Гавриловича, Лева Усиков беспокойно ерзал на скамейке. Кому же приятно, когда на тебя показывают пальцем. И ему вспоминались разные случаи. Например, забывая о присутствующих в вагоне пригородного поезда, он горячился, спорил с Митяем. А в это время рядом с ним сидела пожилая женщина и болезненно морщилась. Вероятно, у нее болела голова или ей было просто стыдно слушать глупый, бесполезный спор.
«Ведь то, что ребятам кажется верхом совершенства и остроумия, другие люди, постарше, поопытнее нас, оценивают совсем иначе», — подумал Лева, и ему стало совестно за многие свои поступки, в которых раньше не видел ничего худого.
Часто он «работал на зрителя», как это делают маленькие дети, заметив, что за ними наблюдают. В том же пригородном поезде, среди веселых друзей. Лева сыпал шуточками, говорил нарочито громко, чтобы все слышали. Оглядывался по сторонам: вот, мол, какой я интересный и остроумный! Но это никого не трогало.
Наконец один старичок, сидевший с газетой напротив, вежливо спросил: «Молодой человек, до какой станции вы изволите ехать?» Лева ответил. Оставалось еще примерно полчаса пути. Старичок вздохнул и отвернулся. Вспоминая об этом случае, которому тогда не придал значения, Лева лишь сейчас почувствовал, как прав Афанасий Гаврилович.