Алтарь
Шрифт:
— Да, естественно. Для человека. Но бог-то — не человек. Бог — средоточие любви и доброты, он не знает ни злобы, ни страха, ни зависти. У Моисея же получается всё наоборот! Вспомни хотя бы Адама и Еву. Иегова якобы запретил им есть с дерева посреди рая, угрожая, обрати внимание, смертью (это добрый бог-то!). Но как только Адам с Евой съели плоды дерева, бог испугался: «Люди мне не подчиняются! Как же так?!». Тут оказалось, что есть ещё и дерево жизни, дарующее бессмертие. Тогда Иегова совсем запаниковал: «Как бы не простер Адам руки своей, и не взял также от дерева жизни, и не вкусил, и не стал жить вечно», и изгнал людей из рая. [4] Как же так случилось? Почему это все произошло? А просто бог убоялся,
4
Бытие, 3:1–6, 22–24.
— Н-нет, — запинаясь, ответствовал Надав.
— Нет. Конечно, нет! А Моисей говорит: «Да»! Или еще: потоп. Почему бог затопил землю? Потому что «увидел господь, что велико развращение человеков на земле» [5] . Люди стали забывать бога, стали всё меньше молиться, реже приносить жертвы, стали совершать так называемые грехи. Тут, по словам Моисея, бог «воскорбел в сердце своем». И как обиделся! Затопал ногами, затряс руками над головой: «А-а-а! Люди меня не любят!! Всех, всех утоплю!». И ведь утопил. Оставил только своего любимчика Ноя, который «обрел благодать пред очами господа» [6] , потому что очень уж набожным был. Ну как тут не подумать, что Иегова очень тщеславный? Он испытывает поистине божественное наслаждение, когда вся созданная им толпа падает на колени и кричит со слезами на глазах: «Боже! Боже!». И ещё, написано: «Ты не должен поклоняться богу иному, кроме господа; потому что… он — бог ревнитель» [7] . Его гложет ревность, и волны гордыни поднимаются в его душе: «Ка-ак?! Другим богам? Отвернулись от самого меня?! От самого доброго, лучшего из лучших! Ну получите же! Нате!». Разве Иегова может завидовать, ревновать и подло мстить?
5
Бытие, 6:5–7.
6
Бытие, 6:8.
7
Исход, 34:14.
— Не может, — прошептал Надав.
— Значит: или бога нет, или Моисей нагло врёт. Или бог — средоточие любви и доброты, или его не существует вовсе! — заключил Авиуд.
— Но как же… Как же Моисею не стыдно обманывать людей? Ведь все ему верят, все считают его гласом божиим. Как же он может? — голос Надава задрожал, и на глаза навернулись слезы.
— А ты посмотри, как Моисей с нашим отцом Аароном обирают всех. Какие нелепые законы о жертвах на праздники, жертвах за грехи и прочее! Ведь на алтаре сжигается небольшая часть этих жертв, остальное же мы берем себе. Да, Надав, мы. Что ты сейчас ешь? Что пьешь? Мы же не пашем, не сеем, не выращиваем виноград. Наше дело небольшое: молиться и приносить всесожжения, а народ доставляет нам еду. Выходит, мы с тобой пособники Моисея в его обмане, мы наживаемся на страданиях народа! Как ты можешь спокойно спать, осознавая, что погряз во лжи? Я не понимаю, как?!
Надав, стыдливо опустив глаза, произнес:
— Но что же мне делать, брат?
— Есть выход: я хочу проверить, существует ли бог на самом деле. Мы сейчас возьмем свои кадильницы, зажжём в них огонь из нашего очага, а не из скинии, пойдем к алтарю и будем молиться. Если бог есть, он начнет разговаривать с нами. Укажет нам на то, что принесли мы огонь чуждый в обитель его. Тогда мы раскаемся, а после раскроем обман Моисея перед людьми и будем истинными священниками господа нашего. А если Иегова не заговорит с нами, значит — нет его, а Моисей просто обманщик. Я убью его и стану жить, как все: возделывать землю, пасти скот,
Надав колебался: он кусал губы и, погрузившись в раздумья, неосознанно ломал на тарелке кусок лепешки. Авиуд раздраженно выдернул из его рук остатки еды и воскликнул:
— Ну же! Отвечай: идёшь со мной?
Надав посмотрел брату в глаза и тихо ответил:
— Да, иду.
Авиуд широко улыбнулся.
Они зажгли в кадильницах огонь, вложили туда курений и вышли во двор. Многочисленные облака скрывали от их взора луну и звезды. Ночь была темная и тихая. Только изредка из овчарен раздавалось блеяние какой-нибудь одинокой, не желающей спать, овцы. Братья, стараясь неслышно ступать, чтобы никого не разбудить, осторожно приблизились к скинии и, осмотревшись по сторонам, вошли в первый зал.
— Останемся здесь или пойдём дальше? — прошептал Надав.
— Идём к алтарю, — так же шепотом ответил Авиуд.
Тут в темноте метнулась тень, Надав вскрикнул и, захрипев, упал. Авиуд резко обернулся и воскликнул:
— Кто тут?!
Кадильница осветила тело Надава с вывалившимся изо рта языком и выпученными глазами. Авиуд отступил назад, и вдруг перед ним выросла фигура Моисея. Длинная борода его светилась красным от огня авиудовой кадильницы, а на лицо ложились такие тени, что оно приобрело зловещее выражение.
— Я всё знаю, — признался Моисей. — Елеазар, брат ваш, рассказал всё, что слышал. Ты хотел убить меня, разрушить нашу веру, традиции, которые с таким трудом создавались, стереть всё! — глаза первосвященника горели от гнева, голос гремел под сводами скинии. — Но этого не случится, Авиуд. Я, Моисей, — глас божий, бич божий, сам бог! — говорю тебе это!
«Он же сумасшедший», — пронеслось в голове Авиуда.
— Так, значит, бога нет? — дрогнувшим голосом спросил он.
— Я — бог, я — Иегова, я — Элогим, я творю законы, я наказываю людей за их грехи, я правлю народами от своего имени, от своих многочисленных имен! Я — Создатель, а вы — твари дрожащие! И за ваши деяния я — бич божий, вершитель правосудия, клинок истины, — покараю вас! Да гореть вам в геенне огненной во веки вечные! Аминь.
С этими словами Моисей вонзил в тело Авиуда жертвенный нож. Авиуд простонал и медленно опустился на пол.
— Ифамар, Елеазар, — воскликнул убийца. — Возьмите мертвых братьев ваших, отнесите в дальние покои, снимите одежды их и обжарьте на жертвенном огне алтаря тела Надава и Авиуда. Элогим с наслаждением вкусит запах горелой кожи изменников. После того, как обгорят они, наденьте на них одежды их, позовите Мисаила и Елцафана, сынов Узиила, и вместе с ними вынесите тела на обозрение народу. Скажите: такова воля Иеговы, господа нашего, ибо они согрешили, и так освятился господь в приближающихся к нему.
Когда Елеазар и Ифамар вышли, унося тела убитых братьев, Моисей подошел к стоящему на коленях Аарону. Тот плакал и смотрел на свои ладони, которыми несколько минут назад задушил собственного сына.
— Мы не могли позволить им уйти живыми, — произнес Моисей. — Завтра все узнали бы о том, что они сделали. Все! Понимаешь?! Мы с тобой завтра же сами оказались бы на алтаре вместо баранов и тельцов! Ты об этом не думал? У этой веры есть будущее, она просуществует тысячи и тысячи лет! Нашему Элогиму будут приносить жертвы миллионы, миллиарды! Но только, если мы с тобой не дадим угаснуть ей, затеряться среди других религий, проиграть им на веки вечные. Ты хочешь этого, Аарон? Хочешь?!
Аарон молчал…
февраль 2003 г.
Выброшенные на берег
«Хорошее утро», — подумал Поликарп, выходя на крыльцо. — «Свежее».
Он стоял и смотрел в рассветное небо, полной грудью вдыхая чистый деревенский воздух. Робкий ветерок шевелил его волосы и ласкал обоняние приятным ароматом из цветника под окнами. Пригладив русую шевелюру широкой ладонью, Поликарп улыбнулся и, спустившись с крыльца, ступил на мокрую от росы траву.