Алтай. Монголия. Китай. Тибет
Шрифт:
Для топлива монголы предпочитают аргал дровам даже в тех случаях, когда они под рукой, так как аргал, по их объяснению, не испускает искр, которые, падая на разбросанное в юртах платье, могли бы незаметно прожигать его. Поэтому они употребляют древесное топливо только за недостатком аргала или сыростью его, если оно находится поблизости стойбищ.
В последнее время в Западной Монголии стали мало-помалу появляться железные печи для нагревания юрт зимой. Этим нововведением монголы обязаны нашим бийским купцам, торгующим в Кобдо и Улясутае, которые для согревания своих холодных квартир в названных городах привезли из Бийска железные печи. Они понравились некоторым из местных китайских торговцев, заказавшим нашим купцам доставить такие же печи и для них.
По ввезенным бийскими купцами образцам железные печи в Кобдо и Улясу-тае стали приготовлять тамошние кузнецы-китайцы на продажу сначала горожанам, а потом и окрестным монголам. Листовое железо для этих печей покупается у наших купцов, и печи ценятся от 10 до 12 лан (25–30 руб.), а потому доступны только зажиточным монголам.
У передней стены монгольской юрты стоит шкафик с небольшим ящиком наверху, на котором помещаются кумиры и изображения их на бумаге или на тканях, наподобие икон, а пред ними – металлические чашечки, наполненные хлебными зернами, маслом или жиром и иными приношениями.
По обе стороны жертвенника размещаются сундуки с домашним имуществом и шкафы с мелкой посудой, а поблизости дверей направо и налево: ведра, кувшины, баклаги, сумы, седла, арканы и уздечки. Тут же можно встретить иногда и новорожденных телят, ягнят или козлят, помещающихся в очищенном для них тесном уголке. Затем все остальное пространство юрты направо и налево от очага занято деревянными складными кроватями, устланными войлоками.
Внутренняя поверхность юрты переполнена копотью, которая вместе с пылью образует на куполе и перекладинах целые пряди, спускающиеся в виде бахромы. Неопрятность жилища вполне гармонирует с содержанием домашней утвари, приготовлением пищи и чистоплотностью самих обитателей его. Для вытирания внутренности котлов, чаш и корыт, из которых едят люди, монголы вместо тряпки очень часто употребляют сухой аргал, а внутренность мелкой посуды после еды вылизывают языком.
Одним и тем же уполовником или щипцами подкладывают аргал в очаг и вслед за тем мешают ими же кушанье в котле или вынимают из него сварившееся мясо. Верхняя одежда монголов, о которую они имеют обыкновение вытирать руки, постоянно покрыта тонким слоем грязного жира, а белье они носят до тех пор, пока не настанет пора заменить его новым, но если нового нет, то ходят в одной верхней одежде, хотя бы то было зимой. Тела своего монголы никогда не моют, а только лицо и руки, да и то не все ежедневно. Зимою вместо воды часто трут их снегом.
Но зато такая непривлекательная, по нашим понятиям, внешность монгола со всей домашней обстановкою с избытком искупается, мне кажется, его внутренней чистотой. Сидя в грязном и убогом монгольском жилище, в обществе его простодушных обитателей, как-то невольно миришься с их неопрятностью и подавляешь в себе чувство брезгливости.
Подобно другим кочевым народам, монголы свято соблюдают обычай гостеприимства: ни один путник, посетивший юрту монгола, не выйдет из нее без того, чтобы хозяева не пригласили его чего-нибудь поесть или выпить. При таком широком гостеприимстве туземец, отправляющийся куда-нибудь из родного улуса налегке, обыкновенно не берет с собой ни денег, ни съестных припасов, так как в каждой попутной юрте встретит радушный прием и будет желанным гостем.
Обыденная жизнь монголов однообразна и бедна развлечениями: в монгольских улусах редко слышатся песни, еще реже бывают игры. Путешественнику по Монголии гораздо чаще приходится наблюдать различные религиозные отправления и гадания, весьма распространенные у монголов. Народные песни уступают место церковным песнопениям, столь чтимым монголами, в особенности ламами, которые и в пути, сидя на верблюде и покачиваясь равномерно, бормочут по нескольку часов подряд свою шестисловную мистическую молитву: «ом ма ни пад ме хум».
С восходом солнца женщины доят скот и потом отправляют его большей частью с подростками-мальчиками, а иногда и с девушками на пастбище, куда пастухи следуют всегда верхом на лошадях. Затем женщины готовят кушанье и занимаются шитьем. Вообще на монголках лежат многие домашние работы: приготовление кушанья, собирание молока, делание сыра, масла, уход за новорожденными и мелкими животными, шитье платья и пр.
Они трудятся гораздо больше мужчин, и эти нескончаемые хлопоты по хозяйству поддерживают в них постоянство энергии, в противоположность мужчинам, ленивая жизнь которых изменяется только периодически. Зато монгольские женщины пользуются значительной долей самостоятельности: они не безответные рабыни своих мужей, а полноправные хозяйки.
Мужчины большую часть дня, если нет спешной работы, проводят в праздности, сидя у очага и покуривая трубки, или отправляются в гости в соседний улус и непременно всегда верхом, хотя бы до этого улуса было несколько сот шагов. Разъезды по гостям бывают в особенности часты летом, когда у монголов приготовляется кумыс и гонится водка.
В это время можно встретить партии подгулявших монголов, путешествующих из улуса в улус, но в чрезмерном употреблении спиртных напитков их, однако, нельзя укорять. На праздниках при монастырях устраиваются скачки, стрельба из луков и борьба, привлекающие туземцев целыми тысячами. Охотники осенью и зимой нередко соединяются в партии и устраивают облавы на антилоп, а весной, летом и осенью охотятся в одиночку на сурков.
В период караванного движения (с августа по апрель) однообразная жизнь монголов, кочующих поблизости больших дорог, значительно оживляется: проходящие ежедневно караваны доставляют им развлечение. Завидев караван, монголы тотчас садятся на лошадей и, подскакав к нему, приветствуют путешественников; затем начинаются нескончаемые расспросы. Увлекшись разговором, некоторые из них уезжают с караванами очень далеко от своих улусов.
Случается, что монгол, едущий в гости или за делом и встретившийся с караваном, поворачивает назад и сопутствует ему несколько верст единственно из желания побеседовать с проезжающими. Но ошибочно было бы такую страсть к общению считать характеристической чертой монгольских нравов: ее следует, мне кажется, приписать вполне естественному влечению к разнообразию от той монотонной жизни, которую ведут монголы в своих малых и уединенных улусах.
Китайские и русские торговцы, посещающие монгольские улусы, точно так же оживляют по временам однообразную жизнь монголов, собирающихся к ним во время остановок с окрестных стойбищ. Китайские торговцы иногда подолгу остаются на одних и тех же местах, и у них за это время перебывает множество монголов.
По вечерам монголки опять доят скот, оставляя коров, баранов и коз на ночь около юрт под защитой собак, иначе волки, которых в Монголии множество, не преминут воспользоваться оплошностью владельцев. В эти часы, когда скот пригоняется к улусам, окрестности их оглашаются мычанием коров и блеянием баранов. Потом все умолкает, и в ночном сумраке только огоньки, просвечивающиеся через верхние, дымовые отверстия юрт, обозначают собою присутствие человеческих жилищ.