Алтайская баллада (сборник)
Шрифт:
— Ага.
Лицо Кашина кривится насмешливой улыбкой.
— Сколько вы подписали фиктивных актов, вернее, подложных?
— Не знаю.
— Как не знаете? Без счета, что ли, подписывали?
— Я, когда подписывал, не думал, что они подложные. Это все проделки Латчина, он мне подсовывал.
Кашин привстает, обертывается к судьям.
— Я прошу разрешения задать вопросы подсудимым: Латчину, Глассу, Гаврюхину, Брудовскому, Травнину.
— Задавайте.
— Подсудимый Латчин!
Латчин встал, по-военному
— …Скажите, сколько подложных актов вы подписали вместе с Аверьяновым, как это вы делали и знал ли об этом Аверьянов?
Голос у Латчина громкий, четкий.
— Шесть актов на сумму около семисот пудов хлеба и трехсот пудов мяса. Суть дела в том, что мы составляли дутые акты на хлеб и мясо, якобы принятые на хранение от «Хлебопродукта», а потом через некоторое время выдавали Брудовскому и Травнину, якобы принятые от них. Брудовский с Травниным продавали… Вырученные деньги мы делили поровну. Аверьянов аккуратно получал свою часть. Кроме того, мы составили еще акт на якобы уничтоженный керосин. Аверьянов тоже знал об этом.
— Садитесь.
Латчин сел. Аверьянов посмотрел на него с брезгливостью, но без волнения и злобы. Подсудимые Гласс, Брудовский, Травнин, Гаврюхин подтвердили слова Латчина, сказав только, что непосредственно с Аверьяновым дела не имели, знали только Латчина, но полагали, что Аверьянов в курсе дела.
Защитник Аверьянова опустил бледное бритое лицо, надел пенсне, что-то записал.
— Скажите, Аверьянов, с каким мясом вы ели пироги в день своего рождения?
— Не помню. Кажется, со скотским и немного свинины.
В публике быстрой змейкой прошипел смешок. Кашин побагровел, сдвинул брови, на секунду потерял самообладание.
— Я вас спрашиваю, знали ли вы, что это мясо было украдено с боен? Отвечайте, а не валяйте дурака, не наивничайте, все равно не поверим.
Председатель спокойно остановил:
— Государственный обвинитель, призываю вас к порядку. Вы не можете делать замечаний подсудимым. Это дело суда.
Кашин нервно откинул со лба волосы. Аверьянов не понял, почему рассердился Кашин. Не торопясь, ответил:
— Совершенно верно. Накануне это мясо было отобрано Латчиным у мясника, укравшего его. Латчин принес это мясо домой и сказал, что годится на пирог, обещал заприходовать его и засчитать мне в паек.
— Засчитал?
— Не помню.
— Ага… Латчин?
— Ничего подобного. Я взял мясо, а Аверьянов знал, что оно краденое, и о засчете в паек мы с ним не говорили.
— Аверьянов, за что вы взяли тысячу рублей у Брудовского?
— Я не брал… Я просил только Латчина заплатить в «Хлебопродукт» мой личный долг тысячу рублей, и эту тысячу я потом отдал Латчину.
— Латчин!
— Это было так. «Хлебопродукт» получал у нас две тысячи кондиционной пшеницы. Чтобы дать заработать на этом деле Брудовскому и заработать самому, Аверьянов велел отпустить Брудовскому добавочно двести пудов за мнимую кондиционность. Значит, Брудовский получил кондиционную пшеницу, а надбавку на некондиционность взял себе. За это Аверьянов потребовал с Брудовского погашение его долга по «Хлебопродукту», что и было сделано Брудовским.
Брудовский подтвердил показания Латчина, опять только заявил, что непосредственно к нему Аверьянов не обращался. Защитник Аверьянова снова что-то записал у себя на бумажке.
Кашин шаркнул сапогами, сделал в сторону суда движение всем телом.
— Я пока больше вопросов не имею.
Дергая жидкую рыжую бородку, стал допрашивать лысый, щуплый, маленький общественный обвинитель беллетрист Зуев.
— Скажите, Аверьянов, не покоробило ли вас, как коммуниста, когда Гаврюхин предложил вам муку сверх пайка? Не почувствовали ли вы, что он просто-напросто крадет и хочет угостить вас краденым?
— Очень даже покоробило…
— Какие же меры вы приняли против Гаврюхина?
— Я его обматерил, пригрозил тюрьмой.
— Вы пили казенный спирт?
— Да, один раз напился пьяный у Латчина.
— Говорил ли вам Латчин, что у вас из служащих кое-кто ворует. Ну, например, Прицепа?
— Говорил, но я считал это пустяками, думал, они берут для себя куски. Не было работников, а время горячее…
— Но все-таки вы хоть делали замечания Прицепе и другим?
— А как же, материл без пощады.
В публике опять змейкой прошуршал смешок. Зуев улыбнулся, привстал.
— Вопросов больше не имею.
Поднялась седая голова Масленникова. Масленников сердито смотрел на Аверьянова через очки.
— Скажите, подсудимый, вы были в любовных сношениях с Ползухиной?
Ползухина покраснела.
Аверьянов обернулся к Масленникову. Он знал его по партии как хорошего товарища, старого партийца и добродушного человека. Ответил Масленникову не судье — товарищу.
— Нет, товарищ Масленников, не состоял.
Стал давать показания Латчин. Масленников писал на своем листе:
«…Сволочь, сволочь, врет, врет Аверьяшка. Жил с курвой Ползухиной, врет…»
Гусев левой рукой закручивал в жгут левый ус, правой рисовал на бумаге птичек. Председатель сидел неподвижно. Латчин говорил громко:
— Я, товарищи судьи, считаю излишним давать здесь свои показания. Я все показал у следователя. Я подтверждаю все свои прежние показания. Здесь только могу добавить, что я несчастный, запуганный революцией человек. Один раз меня уже приговаривали к расстрелу. Аверьянов заставлял меня делать всякие мошенничества, грозя, что меня, как бывшего царского и колчаковского интенданта, никто не будет держать на службе. Говорил, что если я не буду делать так, как приказывает он, то я буду выброшен со службы с волчьим билетом.