Алтайская повесть

Воронкова Любовь Федоровна

Отец внимательно слушал Костю и тихо повторял:

– Да. Видно, время меняется. Время меняется…

Чечек могла бы списать задачу, но…

В это утро Чечек приснился сон. Ей снилось, что она у бабушки Тарынчак в аиле, что она сидит у костра на мягкой шкуре дикого козла, а вверху, над головой, в дымовом отверстии аила, светится голубое небо и празднично, по-весеннему чирикают и щебечут какие-то веселые птицы.

– Вот и весна пришла! – по-алтайски сказала

Чечек, улыбаясь во сне. – Бабушка, ты слышишь птиц?..

С этими словами Чечек открыла глаза. Мая Вилисова, которая спала на соседней постели, приподняла с подушки голову. Солнце, прорвавшись сквозь голубые занавески, пронизало теплым сиянием ее светлые спутанные волосы, похожие на пушистый ковыль. Мая засмеялась:

– Что это ты – во сне или наяву?

Чечек, румяная от сна, глядела на Маю и несколько мгновений не могла сообразить, как это ее бабушка Тарынчак со своим коричневым лицом и смоляными косами вдруг превратилась в белокурую Маю.

– Тебе бабушка приснилась? – спросила Мая.

– Да, – улыбнулась Чечек. – И птицы щебетали…

– Да они и сейчас щебечут, – сказала Мая. – Слышишь? Это воробьи веселятся!

Девочки в интернате вставали, убирали постели, умывались. Лида Королькова, строгая дежурная, крикнула:

– Чечек! Мая! Открываю форточку. Долго будете лежать?

Чечек вскочила, быстро оделась, взялась расплетать косы… И вдруг вспомнила:

– Ай-яй! А задачка?

С тех пор как Чечек задумала вступить в пионерский отряд, она очень старалась хорошо учиться. Но вчера ей не повезло – никак не выходила задачка! Лида хотела ей помочь, но Чечек отказалась: она считала, что обязана решить сама. «Встану пораньше – и решу!»

Но пораньше не встала, проспала.

«Ничего. Сейчас сяду, – сказала сама себе Чечек, – сяду и сделаю – вот еще! Пока волосы расплетаю, пойду птиц послушаю!»

Чечек вышла на улицу. Высокое небо сияло над горами. Из тайги, с окрестных долин, с распаханных полей, с черных гряд колхозных огородов – отовсюду веяли свежие запахи зацветающей, потеплевшей земли, и склоны гор звенели птичьими голосами… Чечек, прислушиваясь, узнавала голоса птиц:

«Щегол! А это синичка… А вот и кукушечка закричала!..»

Чечек вспомнилась сказка, которую рассказывала ей бабушка Тарынчак, про бедную девушку, которая стала кукушечкой и улетела в дымовое отверстие из аила…

Вдруг откуда-то, из далекого далека, сквозь тихое цветение, сквозь солнце и нежную музыку птичьих голосов пронеслась суровая, ледяная струя ветра. Чечек почувствовала это холодное дыхание на своих еще горячих от сна щеках и, встревожившись, подняла глаза к дальним вершинам, почти таким же голубым, как небо. И она увидела, что гора Эдиган стоит в белой облачной шапке и над Катунью, цепляясь за верхушки лиственниц, тянется седая облачная борода…

– Э-э! – сказала Чечек. – Ненастье подходит. Завтра дождь пойдет… Ну ничего… если теплый – нам польет землю…

– Чечек, – закричала с крыльца Эркелей, – мы завтракать садимся!

Так Чечек слушала птиц, заплетала косы и пропустила утро. А перед уроками не утерпела – забежала вместе с подругами в сад взглянуть на яблоньки. Тоненькие прутики чуть покачивались над юннатскими грядами, засеянными овощами, – тоненькие, слабые прутики с нежной зеленью на верхушках…

Чечек постояла у своих четырех яблонек. Они все прижились, стояли веселенькие. Но Чечек смотрела на них без любви:

«Белые цветы! Яблоки! Это на таких тощих деревцах? У них и листья такие же, как на всех деревьях… Нет! Белые цветы на дереве все равно никогда не вырастут. Этого не бывает!»

На первом уроке был русский язык. Марфа Петровна задала написать сочинение: «Как я проводила праздник Первое мая», а потом рассказывала о том, как начался и откуда возник этот необычный праздник. У Чечек по сердцу прошла горячая волна: в день первомайского праздника ее будут принимать в пионеры!

И только на второй перемене, перед уроком математики, Чечек вдруг спохватилась, что не сделала задачу:

– Ой, са-авсем плохо! Са-авсем плохо!.. – и побежала в класс.

В классе никого не было. В открытую форточку широко вливался свежий воздух. И опять в этом душистом весеннем дыхании она почувствовала какую-то недобрую, ледяную струйку…

Но задача отвлекла все ее внимание. Она достала задачник, бумагу, карандаш. И тут же увидела, что на парте лежит тетрадь ее соседки – Лиды Корольковой. Тетрадь была раскрыта, а на ее страницах, аккуратно выписанная, лежала перед Чечек решенная задача.

– Хо! – мгновенно обрадовалась Чечек.

Она быстро заглянула в Лидину тетрадку, схватила карандаш… И вдруг, вся покраснев, резко отодвинула ее на край парты и закрыла. Вот так! Чуть не вздумала списать задачу! Послезавтра она будет давать торжественное пионерское обещание, а сегодня снова хотела украсть чужой труд, чужие мысли… «И не стыдно тебе? – сердито корила себя Чечек. – Тьфу, тьфу!»

Чечек задумалась над задачкой. Но только она начала соображать, как за нее приняться, – прозвенел звонок. Чечек нервно написала первый вопрос… Но было уже поздно. Захар Петрович вошел в класс.

– Ты что же, так и не решила задачку? – прошептала ей Лида Королькова.

Чечек покачала головой:

– Нет.

Лида подозрительно посмотрела на свою тетрадь:

– А ты мою тетрадку трогала?

– Трогала.

– А зачем?

– Закрыла и отодвинула. Вот зачем! – И Чечек гордо посмотрела Лиде в глаза.

Лида смутилась: поняла, что зря обидела подругу.

– Ну, а как же теперь? – сочувственно прошептала она. – А вдруг тебя вызовут?

– Чечек Торбогошева, к доске, – сказал Захар Петрович, не поднимая глаз от журнала.