Алтайские сказки (другое издание)
Шрифт:
— Великий беркут, глухарь перед дальней дорогой хочет подкрепиться, сил набрать.
Разгневался беркут и повелел всем птицам немедля в теплые края лететь.
А глухарь еще семь дней орехи из шишек выбирал, на восьмой вздохнул, клюв о перья почистил.
— Ох, не хватает у меня сил все это съесть. Жалко такое добро покидать, а приходится…
И, тяжело хлопая крыльями, полетел на лесную опушку. Но птиц здесь уже не видно, голосов их не слышно.
«Что
Горько заплакал, заскрипел глухарь:
— Без меня, без меня птицы в теплые края улетели… Как теперь буду я здесь зимова-а-ать?
От слез покраснели у глухаря его темные брови. С той поры и до наших дней дети, и внуки, и правнуки глухаря, эту историю вспоминая, горько плачут. И у всех глухарей брови, как рябина, красные.
Кабарга-лакомка
У опушки черного леса, на берегу быстрой реки, возле богатых лиственниц жили дед и бабушка. Они под старость, точно зайцы к зиме, совсем побелели.
Никого, ничего у них не было, только синяя корова. Старик ночами сказки сказывал, песни свистал. Старуха шкуры звериные разминала, слушала. И так эти сказки гладко текли, что из полусонного черного леса, с высоких камней чуткая кабарга прибегала слушать. Свет костра белел на ее длинных клыках. Всю ночь слушала.
Но вот раз и днем кабарга не утерпела. Осторожно, тонкими ногами перебирая, спустилась к шалашу. У шалаша стоял полный казан молока. Кабарга опустила морду в казан, половину молока выпила.
Вернулась старуха домой.
— Шестьдесят лет под этим шалашом живем — воров не было. Кто молоко выпил?
От стыда убежала кабарга на горные уступы, поднялась на ускользающие от глаз скалы. Здесь крылатой
птице негде сесть. Сюда когтистым зверям не вскарабкаться.
А утром кабарга, соскучившись по молоку, пришла
легким шагом к шалашу. Опять молоко выпила и унеслась.
Рассердились старики, воткнули в землю три высоких кола и подняли тяжелый казан. Наутро прибежала кабарга, губами пожевала.
— Бшшш… — головой повела. — Пшш! Меня испугались—молоко повыше подняли.
Стукнула передними копытами — казан качнулся и выплеснул молоко кабарге на спину.
Покрылась серая спина молочными пятнами. Сколько
Стыдясь этой отметины, кабарга теперь к серым камням жмется, в непроходимой чаше леса прячется. Чтоб пугливую кабаргу настичь, должен охотник сказку спеть, песню засвистать. Не вытерпит чуткая кабарга, выйдет, поставит уши и слушает:
Вот тут-то и стреляют ее.
Мактанчик-таш.
Жила девушка Кыпту-Торко. На ней семь шелковых халатов: желтый до земли, голубой до пят, розовый до щиколотки, а еще белый , лиловый, зеленый, красный. Короче. Короче. Короче.
Она зимой шубу не носит – скажут: неуклюжая.
Она в сапогах не ходит: скажут – косолапая.
Она замуж не идет: никто ей не нравится.
Прошел год. Прошло два. Идет зима, проходит лето.
Семь лет, как семь дней прошло.
Старый сыр лучше молодого, старое седло удобней нового.
А сарая злюка никому не нужна.
Заплакала Кыпту-Торко — стала доброй ласковой.
Пришла к дураку Тенеку:
— Тенек – Кижи, женись на мне.
Согласился дурак.
Обрадовался отец. Зарезал тысячу овец.
Едут на свадьбу нарядные гости: шапки из собольих лапок, шубы крыты черным шелком, воротники из бобровых шкур.
Только отец Тенека сидит в ободранной овчине.
Обиделась Кыпту-Торко.
Эй, — говорит, — свекор, не замерз ли ты в своей худой шубе?
Ха, — отвечает свекор, — мне в одной худой шубе теплее, чем тебе в семи шелковых халатах.
Засмеялась Кыпту-Торко.
— Один шелковый халат стоит сорок баранов. За семь шелковых халатов отец двести восемьдесят баранов дал.
А твоей шубе овечий хвост цена.
— Все -таки шуба теплей.
Рассердилась Кыпту-Торко. Поднялась с земли.Руки раскинула. Желтый рукав до колен, голубой до пальцев, розовый до кисти. А еще белый , лиловый, зеленый, красный.
Вот как тепло!
— Ладно, — сказал свекор. — Сядем на коней, поедем к вечно белой горе Белухе. Кто первый коня хлестнет, тому холодней. Чей конь тише пойдет, тому теплей.
Согласилась Кыпту-Торко. Сели на коней. Едут к берегу Катуни к горе Белухе. А с горы вере им навстречу. С ледяной горы ледяной ветер. Свекор свою овчину запахнул.
— Сколько за шубу дашь, уважаемая?
—Овечий хвост.
Приехали к Белухе. Повернули обратно. Свекор поводья бросил. А Кыпту-Торко еще тише едет. На целую лошадь сзади. А ветер, ах! Ой дует! В кровь треснул губы.
Свекор спрятал бороду в ворот.
— Сколько за шубу дашь?
Молчит Кыпту-Торко.
Подъехали кони к дому. Вышла мать навстречу.
— Где Кыпту-Торко?
Оглянулся свекор, а Кыпту-Торко нет
Поехали гости по следу, увидали в каменной россыпи Кыпту-Торко. Лежит она в семи шелковых халатах холодным камнем.