Альтернативная история
Шрифт:
— Думаешь, мы их чем-то обидели?
Он почесал коричневое возрастное пятно на лысой голове и уставился на меня.
— А как ты думаешь, Юлий? — вздохнул он.
— Ну, возможно, — признал я. — И какие сообщения ты подозреваешь?
— Я пока не уверен. Мне пришлось изрядно порыться в архивах. Олимпийцы подтверждали получение каждого сообщения повторением последних ста сорока групп символов…
— Я не знал, что все так сложно.
— Они с самого начала установили такую систему. В последнем сообщении, которое они подтвердили, содержалась история Рима. К несчастью, его длина составляет
— И тебе пришлось перечитать трактат по истории?
— Не только перечитать, Юлий. Нам надо вычислить, что из этого послания не упоминается в предыдущих. Мы задействовали две или три сотни ученых, которые сравнивают его со всеми предшествующими, и единственным совершенно новым добавлением стали данные последней переписи…
— Ты же говорил об истории, — перебил я.
— Новейшая история. Мы посылали современные данные: столько-то всадников, [77] столько-то граждан, вольноотпущенников, рабов. — Сэм замялся и задумчиво добавил: — Павел Магнус — не знаю, слышал ли ты о нем, он алгонкин — заметил, что в статистике мы впервые упомянули рабство.
77
Всадники— привилегированное сословие в Древнем Риме.
Я ждал продолжения и, не дождавшись, вопросительно посмотрел на Сэма:
— И что?
— И ничего, — пожал плечами он. — Павел сам принадлежит к рабскому сословию, поэтому неудивительно, что он обратил на это внимание.
— Я не понимаю, какое это имеет отношение к делу? Разве вы больше ничего не нашли?
— О, мы выдвинули тысячу гипотез! В переписи содержались медицинские данные, и некоторые ученые считают, будто Олимпийцы испугались неизвестного у них смертельного вируса. Может, мы вели себя недостаточно вежливо? Или у них происходила борьба за власть и та сторона, что оказалась у руля, не захотела допускать в галактическое сообщество новые расы?
— И мы не знаем, что заставило их передумать?
— Все гораздо хуже, Юлий, — грустно сказал Сэм. — Не думаю, что мы когда-нибудь узнаем, что заставило их прекратить все отношения с нами и запереть нас в Солнечной системе.
И Флавиус Самуэлюс бен Самуэлюс, мой мудрейший друг, оказался прав. Мы так и не узнали.
Стивен Бакстер
АНАФЕМА ДАРВИНУ
Мэри Мейсон в сопровождении носильщика, который катил за ней следом тележку с багажом, сошла с парохода на пристань в Фолкстоне и вместе с другими пассажирами стала в очередь на контроль безопасности.
Фолкстон, первое, что она увидела в Англии, на первый взгляд не слишком располагал к себе: маленькая гавань, укрытая от ветра скалами, за которыми виднелся мрачный, закопченный город с торчащими над ним тонкими шпилями церквей. В порту было многолюдно: пассажиры, сходящие на берег, грузчики, занятые разгрузкой трюмов. Несколько конных повозок стояли рядком в ожидании, среди них одна с паровым двигателем, вся покрытая копотью. Океанский пароход с проржавевшими бортами казался в этой гавани пугающе огромным и мощным.
Мэри было сорок четыре года. Она устала, все тело у нее затекло, и, как оказалось, она уже немного отвыкла стоять на твердой поверхности, не качающейся вверх-вниз. Путь из Южной Земли до самой Англии Мэри проделала, чтобы принять участие в суде инквизиции над Чарльзом Дарвином, умершим более ста лет назад. Дома, в Куктауне, это казалось ей весьма заманчивой перспективой. Теперь же эта мысль представлялась ей чистым безумием.
Когда наконец подошла ее очередь, портовые контролеры внимательно изучили ее паспорт, устроили настоящий перекрестный допрос о цели приезда в Англию (по всей видимости, слово «натурфилософ» им ни о чем не говорило), затем разворошили все чемоданы. Наконец один из чиновников вернул ей паспорт. Она глянула на всякий случай, верная ли дата стоит на визовом штампе: 9 февраля 2009 года.
— Добро пожаловать в Англию, — буркнул чиновник.
Мэри прошла вперед, носильщик за ней.
— Лектор Мейсон? Далеко здешнему порту до куктаунского, верно? И все же я надеюсь, вы остались довольны путешествием.
Она обернулась:
— Отец Брейзел?
Это был Ксавьер Брейзел — тот самый иезуит, что согласовывал ее приглашение и приезд. Высокий, стройный, изящный, в скромном черном костюме с белым пасторским воротничком. Значительно моложе ее, лет тридцати, должно быть. Он улыбнулся, перекрестил ее двумя пальцами, благословив, и пожал руку.
— Зовите меня Ксавьер. Рад знакомству, искренне рад. Для нас большая честь, что вы согласились участвовать в процессе, и я с особым нетерпением жду, когда мы услышим вашу речь в соборе Святого Павла. Идемте, я нанял коляску до вокзала… — Он кивнул носильщику и повел ее вперед. — Процесс над Алисией Дарвин и ее не знаю сколькоюродным прадедом начинается завтра.
— Да. Пароход задержался в пути на пару дней.
— Жаль, что у вас почти не будет времени подготовиться и отдохнуть.
— Ничего.
Коляска была маленькая, но крепкая, запряженная парой смирных лошадок. Они с грохотом покатили экипаж по тесным, вымощенным булыжником улицам.
— И прошу прощения за меры безопасности, — сказал Ксавьер. — Не слишком приветливо наша страна встречает гостей. Это началось после взрывов двадцать девятого мая.
— Это же было шесть лет назад. И ватиканских террористов, кажется, поймали?
Речь шла о мелких терактах мусульманских фанатиков — так они отметили 550-летие исламского завоевания Константинополя, через сто двадцать с лишним лет после того, как христианская коалиция вновь отвоевала город у турок.
Ксавьер только улыбнулся:
— Стоит один раз окружить себя стальным кольцом, и попробуй его потом разорви.
Они прибыли на станцию, где как раз ожидал отправления дневной поезд на Лондон. Билеты Ксавьер купил заранее. Он помог Мэри занести багаж и проводил ее в вагон первого класса. Она оказалась едва ли не единственной светской пассажиркой, все прочие были сплошь лицами духовного звания: мужчины в черных костюмах, женщины в монашеских покрывалах.
Поезд тронулся. Мимо окон понеслись облака черного дыма.